Даяна молча озиралась. Прекрасной работы мебель из натурального дерева, стены, обитые шелком, лампы на тяжелых каменных ножках.
— А где же мастерская, в которой вы делаете камни?
— Я потом покажу вам. Она — все, что у меня на сегодня осталось от искусства. Но это, кстати, и моя единственная надежда на то, что у меня как художника есть будущее. Но на другом витке. Понимаете, Даяна, бывают такие моменты, когда человек расстается с самим собой. Того, прежнего, уже нет и никогда не будет. Внешне это не всем заметно, перемены происходят внутри. Тот умер, родился другой, который порой ничего общего не имеет с прежним. Я прошлый умер. Но каким я буду, не знаю. Пока я — эмбрион в утробе. — Он замолчал, потом поднял на нее темные глаза. — Кофе по-восточному?
Даяна давно не пила кофе с кофеином, но сейчас было не время для американских вывертов. Она знала, как неамериканцы относятся к этой расчетливой заботе о своем здоровье. Она сам переняла многое из их образа жизни и потому способна была посмотреть на вещи со стороны. И она кивнула.
— Да, с удовольствием.
Халамбус позвонил в колокольчик, который стоял на столе.
— Смешно, да? У вас в Америке — сплошь кнопки. А мы любим настоящие вещи. Сделанные руками.
Вошла девушка-служанка, красивая и юная.
— Марги, кофе и апельсиновый сок.
Марги удалилась так же тихо, как и возникла.
Даяна смотрела на море, солнце клонилось к линии горизонта. Она знала, как это бывает у них на Филиппинах: еще чуть, и ясный свет дня сменится чернотой ночи.
Они молчали. Марги принесла кофе. Он был крепок, и Даяна подумала, что ей обеспечена бессонная ночь. Но и без кофе она бы не заснула. Она, кажется, что-то поняла в этой ситуации. И если все ей виделось простым и незатейливым из-за океана, то здесь, вблизи, оказалось совсем иным.
Лежа в мягкой постели, приготовленной горничной, Даяна размышляла. Как все-таки трудно людям, живущим в разных странах мира, найти точки соприкосновения. Она и Ларри нашли, несмотря на то, что они совершенно из разных миров: она из Азии, он из Штатов, а его предки приехали из Ирландии, потому что его прадеду захотелось свободной жизни. Они с Ларри совпали по внутреннему настрою души. Халамбус — это иной мир, мир патриархальной тишины, подлинных вещей, мир плавный, неспешный. Она узнала, что он женат и у него двое детей. И законы Кипра едва ли позволяют развод с легкостью. Эта обреченность на вечную любовь, которая так льстит в юности, — ты будешь моим вечно потому, что не можешь уйти от меня по закону, — потом камнем виснет на шее. Если бы он захотел развестись и жениться на Бонни, сколько бы прошло лет? До седых волос. А Бонни разве похожа на Пенелопу? И потом — что получит Пенелопа в итоге?
Мягкие манеры Даяны, ее тонкое чутье, обостренное камерой, всегда позволяли ей уловить то, чего не могли понять другие. Камера беспристрастна. На нее не действует запах, звук. Только цвет и только свет. Все. Она будет снимать Халамбуса даже на руинах его искусства. Она будет снимать его между умиранием и рождением нового. Эта тема куда шире, чем задуманная ею — художник и картина.
Даяна заснула только под утро. И проснулась, когда солнце уже высоко сияло на небе. Похоже, уже полдень. Она подняла жалюзи и выглянула на пустынный зеленый двор. Надо позвонить Бонни и сказать, что Халамбус жив, почти здоров. Нет, она ей скажет, что он болен ею. И работает…
Она набрала номер станции, попросила заказать Вашингтон. Оператор ответил, что можно будет говорить только ночью. Даяна согласилась.
Она вышла позавтракать и взяла со стойки мило улыбающейся дежурной местную газету, которая постояльцам выдавалась бесплатно. Она развернула ее, ожидая завтрак по-европейски — кофе, булочка, масло, джем, — взглянула на один заголовок и оцепенела.
Глава 21
Бонни летела в Германию налегке. Всего три дня она проведет на художественной выставке и вернется. Одна фирма очень заинтересована в таком материале. Бонни все больше проникалась мыслью о том, что, если она хочет свой журнал, надо найти людей, готовых вложить в него деньги. Но их надо заинтересовать — и собой тоже, — чтобы они раскошелились. Она стала работать по заказу фирмы «Сан», стараясь делать все хорошо и быстро.
В Гамбург она летела на открытие салона, в который несколько миллионов долларов вложила фирма «Сан». Эта фирма владела банком с отделениями по всей стране и еще много чем. Кстати, банк с таким названием она видела в Орландо. Ей показалось, что в этом совпадении названия ее будущего журнала и банка есть символ. А что если у них попросить деньги на «Санни Вумэн»? Тем более что среди банковских служащих много женщин. Но еще не время для таких переговоров. Надо сперва завоевать доверие.