Халамбус толкнул дверь и вошел. Его картины развешаны в слегка затемненном и специально освещенном зале. Они все под стеклом, и блики не должны мешать зрителям. Публика не собралась — еще не время. Но народу будет много. На рекламу потрачено достаточно денег. А объявленная бесплатная парковка возле выставочного зала — для американцев, умеющих считать каждый цент, это тоже кое-что. Хорошая приманка.
Халамбус был одет в отлично сшитый светлый костюм, подобающий случаю. Черные волосы, падающие на синие, как иранская бирюза, глаза, были густые и темные и слегка вились над ушами. Лицо бронзовое от загара и гладкое — лицо преуспевающего человека. Ему было чуть за сорок. Возраст, когда еще многое может произойти. Американцы любят такие лица и сами стараются выглядеть именно так.
Халамбус улыбнулся девушке, которая выкладывала на стойку проспекты выставки.
— Доброе утро, мисс!
Девушка улыбнулась белозубой улыбкой, ее глаза засияли.
— Доброе утро, сэр. — И тряхнула светлыми волосами.
— Там есть о моих картинах? — понизив голос, точно говорил о чем-то, что не должны услышать другие.
— О, мистер Халамбус! Конечно! Они восхитительны! Особенно «Цветы мая». И ваш портрет. Я вас сразу узнала…
Она нагнулась к нему ближе, он уловил тонкий аромат свежести.
— Какие прелестные духи, и как они вам подходят! Спасибо, мисс. Вы очень добры ко мне, — улыбнулся Халамбус и прошел в зал. Он направился к картинам. Вот они, все шесть. Он облегченно вздохнул — хорошо висят, свет такой, какой нужен.
— Они прекрасны, мистер Халамбус. — Он не обернулся на низкий голос. Он узнал его сразу и почувствовал будто по всему телу пропустили сильный электрический ток. Если он сейчас сделает движение, этот ток убьет его. — Да, они прекрасны. Как вам это удалось, мистер Халамбус?
Внезапно он снова ожил потому, что последний вопрос был вопросом журналистки, а не солнечной, не электрической женщины Бонни.
— Как мне это удалось, мисс Плам? Я готов дать интервью.
— Если вы так официальны, то миссис Плам.
— Не знал, простите.
— Неважно. Бывшая миссис. Я разведена.
Халамбус посмотрел на нее, точно увидел что-то новое, какую-то новую краску. Ему хотелось в ее портрет добавить несколько изумрудов. Она в разводе. Звучит, словно музыка. Какое удивительное это английское слово «развод», оно ему очень нравится.
— Я готов дать вам интервью. Когда?
Бонни знала, какое интервью она хотела взять. Не это официальное — пригласить его в пресс-центр, усадить в кресло, поставить перед ним диктофон. И для смягчения обстановки налить кофе из электрического кофейника, без вкуса и без запаха. Интервью тоже вышло бы таким же — пресным.
— Вы могли бы принять мое приглашение?
Халамбус напрягся, боясь не понять что-то по-английски. Он учил британский вариант английского, но американцы ввели в него столько своих слов, что порой кажется — они говорят на понятном только им языке.
— Согласен! — кивнул он, еще не уловив, что ему предлагают.
— Я приглашаю вас в качестве сопровождающего на ужин, который устраивает хозяин выставки. Встречаемся на выходе из зала в семь. Пока, — сказала она, повернулась на каблуках и ушла.
Он смотрел, как легко покачиваются ее бедра, обтянутые зеленоватой юбкой, а в дверях ветер качнул подол, и он увидел, что и выше колен у нее очень стройные ноги… Халамбус не сказал ей, что у него в кармане уже лежит приглашение на этот ужин…
Картины мерцали со стен, словно ободряя и вдохновляя его. Он оживил их, а теперь они — его.
Глава 7
Они лежали на широкой кровати в номере Бонни. Поселяясь здесь три дня назад, она пожала плечами: и для чего нужна в гостинице такая необъятная кровать? Она любила задавать разные вопросы, и себе в том числе, а потом находить на них ответы. Она тесно прижималась к телу Халамбуса, терлась грудью о его шерстяную грудь, которая оказалась совсем не колючей, а мягкой и теплой. Пушистой. Они занимали так мало места вдвоем. И вопрос возник снова: зачем здесь такая большая кровать?..
— Бонни, я едва не утонул, когда увидел тебя на бортике бассейна. Я готов был стащить тебя в воду прямо в твоем элегантном костюме, — проговорил он, утыкаясь в ее шею.
Бонни замерла. Нет, она и подумать не могла, что такое может с ней случиться. Так хорошо, как с ним, ей не было никогда в постели. Живя с Пейджем, она поставила на себе крест — наверное, она так холодна от природы, что вряд ли ей следовало выходить замуж. Но сейчас, здесь, с этим человеком с далекого острова в Средиземном море, она не похожа на саму себя. Но и он не похож на известных ей мужчин. Он такой нежный, такой ласковый и такой умелый. Он хотел доставить наслаждение в первую очередь ей, а не только себе… И у него это получилось. Бонни наконец испытала то чувство, о котором только читала в женских романах и к которому относилась с большим скепсисом…