— Доброе утро, ребята, — поприветствовала Наоми. — Я Наоми, а это Финн.
Она посмотрела на меня. Я не знал, что еще добавить, поэтому просто кивнул им в знак признательности. Они смотрели на нас остекленевшими глазами — вполне понятно, учитывая, что это был субботний день, около десяти утра. Две девочки перешептывались между собой, держась за руки. Их глаза на мгновение встретились с моими, но они быстро отвели взгляд.
— Ты берешь мальчиков, а я — девочек? — спросила Наоми.
Я кивнул.
— Да. Это правильно.
Она засмеялась под нос. Я почувствовал, как мои плечи расслабились от этого звука.
— Дай мне знать, если тебе понадобится помощь или советы, — она наклонилась ко мне чуть ближе и прошептала: — С детьми бывает трудно уследить. Кроме того…
— Кроме того? — я наморщил лоб, когда она прикусила губу, словно обдумывая то, что собиралась сказать.
Наоми почесала затылок.
— Постарайся быть проще, понимаешь? Остынь. Не будь таким… сварливым.
— Сварливым?
— Да, знаешь, ты все время хмуришься. Лично для меня это стало привычным, но это может отпугнуть детей, — она пожала плечами.
Я замер, застыв на части "привыкла".
— Простите, мисс?
Одна из шепчущихся девочек подняла руку.
Глаза Наоми метнулись в ее сторону.
— Сейчас подойду, — а потом шепнула мне: — Поменьше ворчания. Больше спокойствия.
— Меньше ворчания. Больше… спокойствия, — я повторил, кивнув, хотя мне было странно это говорить. Мне не нравилось слово "спокойствие". Люди использовали его так, как будто это нейтральное состояние. Но даже спокойствие требовало усилий.
Практика.
Когда Наоми заняла место за столом для девочек, я занял свободный стул с ребятами. Один из них был в наушниках и лежал, положив голову на локоть. По ровному ритму его дыхания я понял, что он задремал. Я подумал, стоит ли его будить, и решил не делать этого.
У двух других мальчиков в руках были карандаши. Один рисовал на полях экземпляра "Голодных игр" воинов во время битвы. Другой пристально смотрел на мое лицо со шрамом, словно искал ответы.
Я прочистил горло, не зная, что сказать. Я почувствовал облегчение, когда парень, уставившийся на меня, заговорил:
— Я Дариус. А это Энди.
Художник поднял глаза, но быстро опустил взгляд на свой рисунок, когда понял, что мы с ним сцепились. Красные пятна на его смуглой коже поползли по щекам и вниз по шее.
— Спящий — это Эдди, — сказал Дариус, продолжая смотреть на нас, и спросил: — Что случилось с твоим лицом, мужик?
Я поднял бровь и коснулся той стороны лица, на которую он указал. Большинство людей старались не спрашивать, но все равно смотрели. Иногда мне казалось, что это хуже, чем говорить об этом. У меня было так много шрамов, что я не часто о них задумывался. Я забыл, что дети не такие, как взрослые. Они не избегают, они прут напролом.
— Мне сказали, что этот шрам появился после несчастного случая, когда я был моложе, — сказал я. — Примерно в вашем возрасте, вообще-то.
Дариус нахмурился.
— Что за несчастный случай так тебя испортил?
— Подрался с несколькими парнями постарше. Один из них толкнул меня в металлическую ограду. Пришлось наложить около сорока швов, — пояснил я.
Лично я ценил, когда люди были откровенны со мной. Я ненавидел метафоры и фразы, которыми пытались сгладить неровности. С кем бы я ни общался здесь, я хотел, чтобы все было открыто. Тем более что я, вероятно, был первым человеком, с которым они общались, и у которого были такие заметные шрамы.
Глаза Дариуса расширились от моего объяснения. Энди, выслушав мой рассказ, поднял глаза. Он едва слышно спросил:
— Что такое швы?
— Сколько было парней? — одновременно спросил Дариус. Его громкий голос заглушил голос Энди. — Потому что ты огромный. Ты не мог их одолеть?
Я покачал головой.
— Тогда я не был большим в смысле мышц. По крайней мере, не такой, как сейчас.
До старшей школы я был ребенком с избыточным весом. Мое тело все еще имело некоторый лишний вес, но мышечная масса выравнивала ситуацию.
— А швы — это когда с помощью иглы сшивают кожу, чтобы она зажила как следует, — сказал я Энди. Он сел немного прямее, выглядя почти удивленным тем, что я ответил на его вопрос.
— Они разорвали твою кожу! — голос Дариуса был достаточно громким, чтобы его услышали на другом конце комнаты. — Ни хрена себе!
— Эй, — тон Наоми был достаточно строгим, чтобы я почувствовал, что мне нужно подчиниться. — Внутренний голос и уважительные выражения, пожалуйста.