— Я видел это на карте, — сказал Финн своим обычным спокойным тоном. Я повернулась к нему, стараясь уловить каждое слово. — И почему-то это вызвало у меня воспоминания. Я бы стоял прямо здесь…
Он взял меня за руку и подвел к точке на ковре, обозначавшей центр комнаты. Я улыбнулась, когда он прижал свою руку к моей спине. Он хотел, чтобы я была как можно ближе. Мы наклонили головы вверх, чтобы полюбоваться на воду над головой.
— Стою здесь и жалею, что у меня нет жабр, — сказал он, продолжая смотреть вверх. — Я так хотел доплыть до дна океана и посмотреть, что там внизу.
Мои руки лежали на груди Финна. Вместо того чтобы любоваться невероятным видом, я сосредоточилась на нем.
Финн был так не похож на меня во всех отношениях. Он любил спорт и ненавидел говорить. В большинстве случаев он не знал, как выразить себя. Он мог неделями проводить время в своем собственном обществе. И все же мы нашли друг друга и сблизились. Даже после черепно-мозговой травмы он решил узнать меня. При мысли об этом у меня замирало сердце. После всего, что произошло, он выбрал меня во второй раз. Я не понимала, как долго я смотрела на него, пока Финн не сжал мои локти и не спросил, все ли со мной в порядке.
— Я в порядке, — ответила я.
— Это не слишком скучно? — спросил он. — Ребята подумали, что я должен взять тебя покататься на картингах или поиграть в пейнтбол.
Я покачала головой.
— Нет, нет. Я не хочу быть нигде, кроме как здесь, узнавать, кем хотел быть маленький Финн. Ты сказал, тритоном?
— Я хотел жабры… так что да, наверное, я хотел быть тритоном, — нерешительно сказал он.
Я рассмеялась.
— Почему ты краснеешь? Нет ничего плохого в том, чтобы хотеть быть тритоном.
Его кожа, казалось, покраснела в два раза сильнее.
— Я не краснею.
— Ты сейчас ярче, чем большинство помидоров, — поддразнила я.
— Нет, не краснею, — Финн поцеловал меня, чтобы отвлечься.
Я совсем не возражала. Когда мы отстранились, на его лице была улыбка. Мои глаза расширились.
— Знаешь, я тоже могу сказать, когда ты краснеешь, — прошептал он мне в губы. — Твои глаза становятся такими широкими, а кожа горячей на ощупь.
— Финн, — сказала я, проигнорировав его слова ради чего-то более важного.
Его выражение лица изменилось на озабоченное.
— Что?
— Ты улыбнулся.
Он нахмурился, что заставило меня рассмеяться.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты улыбнулся мне, — промурлыкала я. — В первый раз.
— Уверен, что не в первый раз.
— Это был первый раз, — я обхватила его за шею.
Он захихикал от моего возбуждения. И вот снова улыбка. Прекрасная, идеальная улыбка, озарившая все его лицо. На одной щеке появилась ямочка. Глаза морщились по краям, выдавая искренность выражения. Казалось, что эта улыбка создана только для меня.
— Ты такая глупая, — пробормотал он и поцеловал меня в щеку.
— А ты такой невероятный.
Финн покачал головой, пытаясь протестовать. Я немного потанцевала в его объятиях и напела мелодию в честь улыбки. Это было знаменательно. Мы должны были отпраздновать. Финн не согласился, но все равно наслаждался моими маленькими движениями. Он даже отступил назад, чтобы получше рассмотреть меня. Я не сразу поняла, что он смотрит не из-за моей глупости. Он откровенно разглядывал меня. У меня потеплело на коже от желания в его глазах.
— Что? — спросила я, хотя прекрасно знала, что именно.
— Пойдем дальше, — сказал он с решительным видом. — Посмотрим, что еще можно увидеть до того, как настанет время уезжать?
— Что у нас на повестке дня после этого? — я моргнула, стараясь выглядеть невинной.
— У меня есть несколько идей. Мы обсудим их и примем решение вместе.
Глава Двадцать Седьмая
Финн
Я знал, что мне еще предстоит пройти долгий путь, чтобы завоевать доверие Наоми. Но она не заставляла меня стесняться этого, что мне очень нравилось в ней. Не было никаких двусмысленных замечаний о нашей дружбе в Интернете. Во время нашего свидания она ни разу не дала мне почувствовать, что я должен быть кем-то другим. Давление в моем позвоночнике даже немного притупилось, когда я полностью расслабился в ее присутствии.
Наоми не солгала, когда сказала, что хочет быть с той версией меня, которой я хочу быть. Принятие далось ей так легко, но все же она чувствовала себя революционеркой. Мне стоило всех сил сдерживаться, чтобы не прикасаться к ней постоянно. Мне очень хотелось, чтобы она знала, что я чувствую к ней. Единственный известный мне способ показать это — физический.