— Будь всем, — призвал он. — Ты можешь быть всем. Ты избегаешь гнева, потому что хочешь счастья, но в каком-то смысле ты делаешь то же самое, что и она. Блокируешь совершенно другую сторону себя.
— А что, если это не прекратится? И я стану такой же, как она, вечно недовольной?
Он покачал головой.
— Ты никогда не станешь такой, как она. Я видел, как сильно ты заботишься о людях. Я слышал, как тебя радуют игры, и чувствовал, как тепло находиться в твоем присутствии. Ты всегда терпелива к людям. Ты больше, чем одна эмоция.
Я глубоко вздохнула.
— Я ненавижу это… Я ненавидела ее. И любила ее. От этой части мне хочется кричать. Она так сильно контролировала мои эмоции и почти не слушала, что я хочу сказать. Мне стыдно, что женщина, которая едва знала меня, могла в одно мгновение вывести меня из себя. Даже сейчас, когда я получаю письмо по электронной почте, меня начинает закручивать. Я должна быть лучше, чем это.
Финн прижал меня к своей груди. Я обхватила его руками и крепко прижалась. Когда я отстранилась, его рубашка была влажной от слез. Финн погладил меня по щекам, пытаясь помочь мне привести себя в порядок.
— Кричи, — осмелился он.
Я нахмурилась.
— Что?
— Прямо сейчас. Не думай об этом. Просто кричи.
Это было так излишне драматично. Мои эмоции никогда не проявлялись по скользящей шкале, но сегодня все изменилось. Финн отступил назад, давая мне свободу. Мои щеки горели при мысли о том, что я буду кричать в ночи, как какая-нибудь банши. Он, похоже, почувствовал мою застенчивость и обернулся. Я рассмеялась, когда он закрыл уши, сказав,
— Разозлись, Наоми Льюис. Никто не смотрит.
Я положила руку на горло, размышляя, способна ли я вообще издавать что-то настолько громкое. Когда я закрыла глаза, это помогло мне почувствовать себя менее стесненной. Финн проделал весь этот путь, чтобы я могла закричать, так что меньшее, что я могла сделать, это попробовать.
На самом деле крик был менее неловким, чем его подготовка. Несколько птиц на деревьях неподалеку поспешили улететь, чтобы избежать драмы, которая назревала. Мое горло открылось, чтобы выпустить звук, а вместе с ним и чистый гнев. То, что часами копилось в моих мышцах, вырвалось наружу. Снова полились слезы, в паре с криком, как будто они были одним целым. Я никогда раньше не плакала от злости, и это была, возможно, самая терапевтическая вещь, которую я когда-либо делала. Давление, о котором я даже не подозревала, накопившееся в моих легких, исчезло. Боже, как долго я носила в себе этот груз? Я думала, что счастье облегчает этот груз, но чистая ярость разрушила его.
Финн обернулся, когда я наконец замолчала.
Я рассмеялась, глядя в его глаза.
— Ты молодец, — сказал он и тоже засмеялся. — Гораздо громче, чем я ожидал.
Я потерла горло.
— Я не плакала уже много лет. И я не кричала… никогда.
— Тогда это хорошо, — заверил он.
Я фыркнула.
— Ты плохо на меня влияешь. Это был план на все времена, не так ли?
Финн поднял бровь.
— Найти счастливую девушку и заставить ее кричать? — поддразнила я. — Сделать ее сварливой, как ты.
— Более или менее, — согласился он с яркой улыбкой.
Я фыркнула, увидев довольное выражение на его лице.
— Ну, ты преуспел. И то, что помогло тебе пройти большую часть пути, — это топор твоего дяди. Я знаю, что я слабая, но я не думаю, что эта штука может разрубить масло. Это приводит в ярость.
Финн засмеялся, держась за живот.
Я улыбнулась.
Я была права. Все симпатичные парни держались за животы, когда смеялись.
Это был закон Вселенной.
— Я специально выбрал самую тупую из всех.
— Почему? — спросила я.
— Дополнительное разочарование помогло мне переступить через край, когда я пришел сюда в первый раз, чтобы сделать это. Подумал, что на тебя это тоже подействует.
Настала моя очередь смеяться.
— Значит, ты заставил меня пытаться рубить дрова дрянным топором, чтобы я достигла своего предела?
— Я хотел, чтобы ты почувствовала, что можешь бушевать. Выпускать воздух и бить предметы, понимаешь? Каждый должен иметь возможность бить предметы… в контролируемой среде, конечно.
Я улыбнулась и посмотрела вниз на топор.
— Полагаю, ты прав. Твоя форма терапии имеет некоторые достоинства. Я действительно чувствую себя легче. Размахивание было катарсическим.
— Я рад, — он поцеловал меня в лоб. — Хочешь еще немного покричать или пойдем домой?