Делать было нечего, сигареты были драгоценностью и их нужно было собрать, и Денису, держа навесу над собой свиную шейку, как фонарь, который не светил, пришлось ползать на корточках, нащупывая растопыренными пальцами в темноте бумажные рулончики с табаком, спускаясь вниз со ступеньки на ступеньку. Он спустится почти на целый этаж, когда сверху послышался голос Олега:
— Эй, что ты там застрял? Иди же сюда!
— Сейчас, только прикурю.
— Да здесь покуришь!
Алёшин стал было искать по карманам спички, но не нашёл. Со вздохом сунул подобранные со ступеней сигареты в карман, а сигарету изо рта положил за ухо. Пошагал наверх, всё ещё прислушался к себе, и, кажется, внутри всё утихло. Он облегченно расслабился. Олег Козырев, перегнувшись через перила, уже стоял на площадке четвертого этажа, где была слышна бушующая музыка, доносящаяся откуда-то из квартир, и бил от нетерпения подошвой армейского ботинка, как конь. Тусклая лампочка без плафона здесь неровно мигала, на доли секунды освещая облупленные стены и выбоины от разбитой керамической желтой плитке на полу. Еле различима плитка-визитка фабрики «Дзевульский и Лянге» посреди площадки рекламировала эту дореволюционную плиточную фирму из украинского Славянска.
— Смотри, какая лампочка смешная! — сказал ему Олег.
Алёшин с усилием улыбнулся и ответил, — Лампочка прерывисто и порывисто трахается со своим патроном. Шефом, так сказать…
— Тьфу ты. Опять твои эротические шуточки…
— Не плюйся ты, только и слышно от тебя это тьфу да тьфу! Лучше бы матерился как блатной. Видишь, какая чудная романтическая ночь… Сейчас свою Катюшу опять увидишь вожделенную. Звони. Вот же её квартира…
Козырем нажал на кнопку древнего бакелитового звонка.
Звонок жалобно задребезжал, заглушаемый энергичной музыкой, бушующей внутри. Дверь долго не открывалась. За дверью напротив, обитой чёрным дерматином и табличкой «17 Патынские», кто-то со звоном уронил чайную лодку — видимо оттуда подслушивали и подглядывали через замочную скважину в ручке-скобе.
Наконец им открыли. Перед ними стояла стройная девушка в копной длинных вьющихся волос, по моде распущенных и расчёсанных насколько было можно, и Алёшину на мгновение показалось, что она совершенно голая, но когда она повернулась спиной, и свет упал несколько иначе, стало понятно, что она в трикотажном гимнастическом трико телесного цвета. Просто тонкая ткань трико так врезались ей во все места и обтягивала её торчащие соски на твёрдой подростковой груди, что под жёлтым верхним светом в прихожей иллюзия её обнажённости, дополненная извечным воображением молодых людей, была полной. На голове её был тканый обруч, на ногах чешки и гольфа для занятий аэробикой, а чулки натрий были сетчатые, точь в точь как сетка со свиной шейкой.
— Если бы я не был ни в чём уверен, я бы сказал, что это Гелла — вампирша-людоедка из романа Булгакова «Мастер и Маргарита», — заворожено оглядывая девушку сзади сверху до низу, — пробормотал Алёшин, — прямо звезда аэробики Джейн Фонда! — радостно воскликнул Олег, — привет!
— Меня Маша зовут… — сказала девушка, уже уходя и скрываясь в полутёмном проёме двери одной из комнат, где прыгали по стенам синие блики от работающего телевизора.