Уткнувшись лбом в рукав от ветра, и закрыв глаза, он затылком чувствовал, как навалилась на его тело тяжесть афганского неба, прокалённого неистовым, отупляющим, доводящим до изнеможения солнцем так, что напрочь вылинял весь его голубой цвет. Обморок и тепловой удар, как у новичков, ему уже не грозил, но небо белёсое небо было по-прежнему тяжёлым и чужим. Больше того, Алёшину уже несколько дней казалось, что оно следит за ним, и собирается вот-вот нажать на его затылок, надавить, как на кнопку, и раздавить в тонкую лепёшку. От ветра-афганца и в этой ложбинке невозможно было спастись — он гнал и гнал столбы песка, проникающего всюду, песок был на одежде, в обуви, на оружии, на зубах. Год назад, после первой ночи в этой стране было трудно открыть глаза — лицо было в мелкой пыли.
Афганистан…
Горы, пальмы, тут же апельсины, бананы, обезьяны бегают, даже не понять сначала, где это. Страха сначала не было — 19 лет! Всё воспринималось как приключение. Какой теперь будет родная страна, если он, дай то бог вернётся? Тоже чужой и непонятной, другим миром? Как и здесь сейчас Афганистан с его тяжёлым и непривычным климатом, к острому привыкнуть труднее, чем к боевым условиям. Жара бывала в августе в тени 73 градуса по Цельсию! Да и перепады температуры были сумасшедшие — днём плюс 50, а ночью может быть и минус 5, в долине жара тропическая, поднимешься на гору — снег по пояс. Ветер, песок, пыльные бури, пыль.
Уже три дня Андрею чудилось, что сверху за ним кто-то неотступно наблюдает, следит недобрыми карими глазами, а по ночам бело-голубыми зрачками звёзд.
Хабибулин заворчал что-то по-татарски, отгоняя от себя наглого скарабея, и снова забулькал флягой.
В горах, на открытой местности змеи, скорпионы и пауки были не менее опасны, чем душманы. Если приходилось на открытом месте ставить палатку, то колышками вокруг неё в шахматном порядке делали дырки в грунте, засыпали туда хлорку, потом водой, чтобы отвадить полчища скорпионов…
— Сейчас будет пить, — не то подумал, не то тихо сказал себе под нос Андрей, — и острый кадык заходит как насосный поршень, а хитрющие глаза его блаженно прикроются. Но как молодой татарин может от каждой малости получить всё, до самой последней капли, пьёт ли воду, курит, или просто сидит на корточках в тени. Везде, говорит, есть соль, и улыбается как сейчас. Улыбается, а может, быть просто щурится на солнце. Ладно, вот сейчас он напьётся, и тогда двинем дальше.
Вода в Афганистане была жизнью, она ценилась выше, чем пища и боеприпасы — на вес золота. Из-за жары организм постоянно ощущал нехватку воды. Были моменты, когда не в экстренной ситуации сдавали нервы и воля и из луж пили, хотя и к проточной местной воде не все могли привыкнуть.
Первый в жизни раз Андрей по настоящему понял смысл слова жажда, когда вышел на аэродроме Кабула из грузового хвостового люка самолёта Ан-12 — жарко, мучительно пить хочется, хочется холодней воды, воды нет никакой. В дивизии вечером дали теплую воду с хлоркой. С тех пор порядок питья в течение дня был подчинён строгим правилам — в течение дня — минимуму воды, фляжка индивидуальная — по глоточку, рот прополоскать, когда песок. Только к концу дня, когда жара спадала можно было напиваться.
Из-за жары вода быстро портилась, была непригодной для питья, чреватой не только расстройством желудка, но и заражением тяжелыми инфекционными заболеваниями. Была угроза отравления водоёмов афганцами. Воду обеззараживали пантоцидом — антисептиком из войсковой аптечки. Таблетка меняла цвет, если вола была оставлена, если не отравлено — просто обеззараживала. Две таблетки пантоцида, обеззараживали любую тухлятину.
Можно было ещё по местному обычаю кипятить воду в чане с местным растением — верблюжьей колючкой, рыжим «перекати поле», получая своеобразный красно-коричневый чай, к употреблению которого нужно было ещё привыкнуть, хотя от желтухи он на сто процентов не гарантировал, зато хорошо утолял жажду и в целом предотвращал кишечные расстройства, связывал желудок — вода и лекарств от желудка в одном флаконе…
Мысль Андрея зависла на секунду и исчезла в ленивом месиве случайных слов и фраз, слайдов из гражданской жизни и разнообразных звуков, роящихся в гудящих висках. По шее поползла струйка пота и, докатившись по щеке до кончика носа, каплями упала в пыль.
— Всё, Хабиб, пошли, — сказал он, повернувшись к Хабибуллину, а потом, отжавшись от земли и встав, поднял за ремень свой автомат АКМС.
Но так хотелось остаться здесь досыпать а лучше навсегда, пока всходит и заходит над горами проклятое солнце, застыть здесь после блаженной смерти, как иссечённая ветром каменная баба калмыцких степей…