Хорошо бы сплавать к месту,
Посмотреть наш самолёт.
Командир аж загорелся.
Дня четыре делал плот.
Самолёт не в бездну делся,
Может, что и извлечёт.
Жаль, извлечь из самолёта
Ничего не удалось.
Но плавсредство, это что-то.
По душе ему пришлось.
На плоту, как в самолёте,
Командиром ощущал.
Плавал сам, был на отлёте,
Никому не доверял.
На плоту мордуши ставил,
Сам уловы извлекал.
И Дарину он оставил,
Больше ей не докучал.
А Иван Петрович с лаской
Всё ж Дарину убедил.
Косы срезала с опаской,
Хоть ревела, нету сил!
И сама потом сидела
Из волос сачок плела.
И с артистом песни пела.
И улыбчивой была.
Всё естественно сложилось,
Всем нашёл Иван дела.
Все к нему, чтоб ни случилось.
В общем, жизнь у нас пошла.
И спокойствие, и воля,
И внимание ко всем.
По природе лидер, что ли.
И не спорил он ни с кем.
Поисковые работы
Возглавлял, приборы вёз.
Он и здесь наши заботы
Разрешал всегда всерьёз.
Собой видный был мужчина,
И высокий, и плечист.
Его слушалась Дарина,
Хоть он был и не речист.
Уверял, и не напрасно,
Что спасение придёт…
Провели мы день прекрасно,
И уже нас ужин ждёт.
Мать
(рассказ четвертый)
Больше всех нас пострадала
От ушибов, это мать.
В основном, она лежала,
Изредка, могла вставать.
С дочерью своей, Дариной,
Проводила целый день.
Та ей разминала спину
И плела лежак-плетень.
Повторяла: – Мама, мама! -
И для нас она, как мать.
А раз мама, то мы прямо
Так её и стали звать.
Не стонала, не просила,
Как бы ни пришлось страдать.
Находила всё же силы,
Чтобы дочку утешать.
Скажет ласковое слово,
Приголубит, всё же мать.
И Дарина может снова
Улыбаться, напевать.
С добротой и пониманьем
Относилась к нам она.
Окружила всех вниманьем,
Не вставая с топчана.
Станет муторно и гадко,
К ней подсядешь вечерком.
Ну, не женщина – загадка,
Всё-то знает обо всём.
Вспомнит, был такой-то случай,
И рассказом увлечёт.
Хочешь, спорь, не хочешь, слушай,
Но тебя рассказ проймёт.
И ты сам ей, без утайки,
Всю-то душу изольёшь.
Вроде бы пустые байки,
А не просто всё – поймёшь.
Исподволь она подводит
К незаметной нам черте.
И от этих тем уходит,
Оставайся в правоте.
А потом и ты доходишь –
Всё-таки права она.
Сам суждение выводишь,
Будто снята пелена.
И ещё, скажу по чести,
Всем нам нравилась она.
Её голос, её речи,
Как бальзам, сильней вина.
Помню, как-то раз случилось
Задремал наш костровой.
Время к вечеру клонилось,
И огонь угас, хоть вой.
А прохладно было, гнусно,
То есть, жрал проклятый гнус.
И в мордушах было пусто.
Командир жевал свой ус
И хотел на кострового
Обратить свой страшный гнев.
Отчитать его сурово.
Тот согнулся, присмирев.
Мать смогла, по-матерински,
Тот конфликт спокойно снять.
По-людски, а не по-свински,
Командира гнев унять.
И сказала: – Хорошо вам,
Вон, какая борода!
С ней-то можно быть суровым,
А нас жрут, как никогда.
Завтра будет день погожий,
И огонь мы разожжём,
А сегодня сажей рожи
Размалюем и уснём. –
Мы, признаюсь, любовались –
Всё прекрасно было в ней.
Вот поэтому старались
Ей всё сделать половчей.
Удивительное дело,
И не думал, не мечтал,
Без натяжки скажу, смело,
Видел женский идеал.
И теперь я с ней ровняю
Этот самый женский пол.
Как всё сложится? Не знаю.
Но купаться я пошёл.
Дочь
(рассказ пятый)
Про её отца, я слышал,
Что начальник он большой,
Из семьи крестьянской вышел,
Дочь лелеял всей душой.
С матерью к нему летела
Свою радость разделить.
Молодец, сама сумела
В вуз столичный поступить.
И затем, перед учебой,
С мамой ездила на юг,
Отдохнуть, окрепнуть чтобы,
Раньше было недосуг.
Они обе загорели,
Южный виден ведь загар.
Налегке к отцу летели.
Но настиг их тот удар.
Всех спасло тогда везенье.
И Дарина мать спасла.
Ведь у той – ушиб, раненье.
Сама вряд ли б доплыла.
Ей от матери досталась
Несравненная краса.
Только жаль, в тайге осталась
Её дивная коса.
Но зато сачок отменный