За стенкой мучили баян,в три горла пели про туман.Фальшивым дискантом вдали перекликались электрички.Дождь перестал часам к пяти.Но было некуда идти.И лишь будильник на столе бежал куда-то по привычке.
«Ранние сумерки, признаки осени…»
Ранние сумерки, признаки осени.Призраки прошлого в лиственном шорохе.Будто сорвали и под ноги бросиликлочья афиш. И рекламные сполохи
гаснут в каких-то иных измерениях.Там по-кошачьи урчит непогода.Там каждый вечер – канун воскресения.И дня рожденья. И Нового года.
Память – печали осенней наперсница.В тёмной аллее рассыпано золото.Робкий фонарь неуверенно светится.Жухнет трава в ожидании холода.
Зябнут на окнах помытые кактусы.Месяц – фасолька. А звёзды – горошины.Свет ночника фиолетово-сказочный.И леденцы под подушку положены.
«Шлагбаум. Ржавая чугунка…»
Шлагбаум. Ржавая чугунка.Рассеянный осенний сплин.Попутчик, долговязый юнга,свистит про остров Сахалин.Он прав… хоть врёт в известной мерепро широту и синеву.Но мы должны во что-то верить,чтоб удержаться на плаву.О, Господи, Отец Небесный!В трясучем, стареньком автозаводятся такие бесы,похожие на чёрте что…Чёрт знает как, бог весть откуда,по капельке и по чуть-чутьв кровь затекает муть и смутаи выворачивает суть.В пустую голову поэтатакая лезет чепуха,что, Бог, избави от греха…(особенно, когда без света!)
…Про райский остров Сахалинсвистит голубоглазый юнга.Святой отец, как сукин сын,в углу, с фонариком, одинлистает постулаты Юнга.Мы ждём. Вагоны катят мимо.Флажок и надпись на трубе.Фантазии под слоем дымамерцают сами по себе,поскольку нам даётся свышебезумие. Как статус-кво.И тихо-тихо едет крышапока неясно у кого.
Суров Владыка Мирозданья:он руку не протянет мне,приняв за пошлое кривляньеистошный вопль души во тьме,он намекнет на близость ада:мол, жизнь – опасная игра!
А мне не так уж много надо:семь капель, ломтик шоколадаи спать спокойно до утра.
«Кто-то ходит мимо, рядом…»
Мурка, не ходи, там сыч…
Кто-то ходит мимо, рядом.Жутко в комнате одной.Только смотрит мутным взглядомНочь с обломанной луной.
Только жалобные песниНа печи мурлычет кот.В этой комнате лет двестиОдиночество живёт.
Шестикрыло и двурого,Лук и стрелы за спиной —Без лицензии и срокаВсё охотится за мной.
Как бездарная реклама,Как навязчивый сосед.Со времён отца АдамаНа него управы нет!
И никто, хоть напрочь сгину,Не откликнется на крик.Лишь печально квасит минуВ тусклом зеркале двойник.
Да безлика и прозрачна,Как бутылка без вина,Из-за шторы смотрит мрачноЧья-то тень. И тишина.
«На весь квартал – один пожухлый флаг…»
На весь квартал – один пожухлый флаг.А ветер воротами – бряк, да бряк…Единственный фонарь – и тот контужен.На весь подлунный мир – одна луна.И старый дед в галошах у окнасовсем один и никому не нужен.
Как старый дом, подписанный на слом,где пахнет самопальным табаком.В плетёной клетке канарейка свистнет.Давно молчит на полке телефон.И жизнь не жизнь – какой-то странный сон,где от желаний мало что зависит.
И всё не так… как будто бы назло…И озеро трясиной заросло.И под окошком спилены берёзы.И кинескоп у «Горизонта» сел.И старый пёс уж год, как околел…Такой был верный… вспомнишь – в горле слёзы…
Так жалок, одинокий и хромой,на вате шапка летом и зимой,Что дразнят ребятишки «серый Волька».Когда б видали эти пацаны,какой он был, вернувшийся с войны:два метра росту. А медалей сколько!
Гармошка, кудри. Гвардии матрос.И девочки, влюблённые до слёз.Куда всё подевалось, интересно?Жизнь кончилась. Осталась маята:как маятник, один: туда-сюда…А стрелки зацепились. И ни с места.
Начало времени
Ни шпаги от Дюма, ни карт от Жюля Верна.Всё сон припорошил. (Смешной романтик, спи!)И уползает в тень портовая таверна,как усмирённый волк на якорной цепи.