Тем временем я уже не мог без неё. Я думал о ней постоянно. Я просто бредил ею. Я даже не думал, что такое может со мной быть. Её образ стоял у меня перед глазами. Я не думал о работе, о жизни, вообще ни о чем не думал – я прокручивал в памяти подробности нашей первой и последней встречи. Даже к Оле у меня не было таких чувств. Мне нужно было отработать последний день перед выходными. Я очень хотел встретиться с ней, просто места себе не находил. Я смотрел на монитор компьютера и видел её, в каждой проходящей женщине я искал её.
Наконец, я вышел из ВУЗа и поехал домой. Как назло, только я сел в маршрутку, по радио донеслась песня: «Я люблю тебя, Марина, всё сильней день ото дня»[8]. Когда я вылез, из какой-то форточки услышал: «Ты для меня Мариночка-Марина» [9]. «Они все сговорились что ли», – с раздражением подумал я.
Из соседнего с нашим дома доносилась песня про какую-то ночную кобылу. «Ещё чище», – подумал я. Как только я зашёл, Катя Телегина подскочила ко мне и спросила, буду ли я сидеть на лавочке сегодня. «Нет»,– отрезал я. Эта девочка почему-то вдруг стала меня очень раздражать. Я плюнул на всё и пошёл на то место вечером, когда смог. Было почти одиннадцать. «Темнеет в июне поздно,– успокоил я сам себя,– главное, найти её».
Я сразу заметил невдалеке от места нашей первой встречи среди колосьев не то ржи, не то овса, зачем-то посеянных местными, девушку с распущенными волосами в белом платье, стоящую спиной ко мне. По фигуре это, безусловно, была она. «Прибарахлилась. Значит, надеялась встретить меня», – подумал я и улыбнулся. Я направился обогнуть её, зайти со стороны лица. Едва я взглянул на неё, она подняла на меня глаза и пристально посмотрела.
Когда я очнулся, было светло. Я не понял, что я здесь делаю. Видимо, заснул на кладбище. Рассказать кому – уржаться можно. Я встал, отряхнулся кое-как и заковылял домой. «Хорошо, что сегодня не на работу», – подумал я. Я шёл так, будто до этого пробежал по меньшей мере марафонскую дистанцию, – я очень устал и еле передвигал ноги, задевая за корни и скользя по мокрой траве.
Видимо, ночью снова был дождь: я весь промок. Один раз я даже запнулся и упал. Я лежал лицом в траве и боялся, что не смогу встать. Меня вдруг снова сковало страхом, показалось, что кто-то подбирается ко мне, шуршит, подползает. Будто это какая-то нечеловеческая сила, неведомая и страшная, от которой не знаешь, чего ожидать.
Я знал, что надо бежать, но не мог. Я закрыл уши руками и остался лежать на земле, крепко зажмурив глаза и не двигаясь. Так я лежал какое-то время. Потом я сначала отпустил уши, затем приподнялся, сел на земле и только потом по очереди открыл глаза. Всё это время какой-то первобытный страх не покидал меня, и все эти действия стоили мне нечеловеческих усилий.
Я медленно встал, осмотрелся, убедился, что никого нет, и направился вперед. Я неторопливо шёл, сгорбившись, я будто даже постарел и устал от жизни, я смотрел под ноги, на траву и не сразу заметил, что впереди уже показался забор коллективных садов, от которого мне надо было повернуть налево, на мою улицу. Я старался не дышать – в груди что-то покалывало. Однако постепенно я успокоился, зашагал твёрже и задышал полной грудью.
Подходя к калитке своего дома с самыми радостными чувствами, я увидел, что Катя разговаривает с каким-то мужчиной, высоким, широкоплечим, стоящим спиной ко мне:
– Вчера Олег Васильевич вечером ушёл. Не знаю куда. И до сих пор не приходил. Бабуся волнуется,– оправдывалась Катя, казавшаяся рядом с мужчиной ещё меньше и моложе.
– Как ушёл? Куда ушёл? Я ваш дом-то еле нашёл! Вы что творите?– резко говорил он.
Я узнал голос Захара.
– Захар! – позвал я,– я здесь, оставь девочку в покое.
– Вы чё тут все с ума посходили? Ты что, в болоте провалился? Или симпатию нашёл в деревне?– сказал Захар, пристально глядя на меня, будто пытаясь удостовериться в том, что это действительно я.
– Захар! Пошли! – сказал я, ковыляя к своему дому мимо изумлённой Кати, всё ещё стоявшей на месте.
Мы с ним вошли в дом:
–Олег! Ты где был? У тебя такой вид, будто ты всю ночь под дождём под забором валялся, а все, кто проходил мимо, считали своим долгом тебя пнуть или плюнуть в тебя, – произнёс мой друг, осматривая меня с ног до головы.