Вот и сегодня вышла нехорошая сцена. Утром Оля сказала, что они договорились с Катей идти гулять. Мать сказала: «Знаем мы ваше гуляние. Тебя хлебом не корми, дай только пройти мимо подъезда этого Саши. Сиди дома». «Но я обещала Кате, я вчера уже убиралась»,– робко произнесла Оля. «Что? – Заорала Галина Ивановна. – Иди уберись в сарае, там чёрт ногу сломит, навалили всего, выброси всё, особенно тряпьё это, бабушкино. Ей бы только гулять. Что ты пристала к этой Катьке?».
Оля не выдержала и заплакала. «Вот, сразу реветь, нет бы делом заниматься, эта Катька богатая, у ней родители предприниматели. И Сашка этот тоже. Кому ты нужна, дочь алкоголика», – продолжала Галина Ивановна. Оля не выдержала и ушла в другую комнату. «Тебе кто разрешил уходить, когда с тобой взрослые разговаривают,– взревела Галина Ивановна и пошла следом за Олей,– иди сейчас же в сарай, кому ты нужна, страшна, как моя жизнь и к тому же глупая. Бабушка с тобой всё возилась, не знаю, зачем, надо было тебя сдать в интернат для отстающих в развитии».
Оля встала с кровати и пошла в ванную умываться. «Иди, иди, вымой харю-то, мне надо идти по делам, и смотри, не разберёшься в сарае – я тебя накажу, и буду права»,– закончила свою речь Галина Ивановна. Потом она ушла.
Оля выпила много воды, но не могла успокоиться. Можно было пойти на открытый протест – ничего не разбирать, а пойти гулять – но Оля очень боялась мать. «Я никогда не смогу противостоять,– думала Оля,– я живу и ем на её деньги».
Злость, боль и обида сплелись в какой-то комок, который застрял в горле. Ну почему так? Оля заперла дверь и вышла во двор. Она увидела как несколько человек, среди которых был Саша Митрофанов в летних светлых брюках и синей футболке, уверенно шагающий первым и Лариска с полосатой сумкой в новом платье с большими фиолетовыми цветами и в розовых сланцах, поглядывая по сторонам с чувством собственного превосходства.
Лариска – враг и соперница Оли. Она богатая, уверенная в себе, на такую Саша обратит внимание, это точно. Оля грустно вздохнула. Процессия скрылась за углом дома. Оля вся сжалась, втянула голову в плечи и побрела к своему сараю, открыла дверь. В голове постоянно крутились слова матери.
«Ого, тут, наверное, лет сто никто не разбирался»,– сказала Оля вслух, окинув взглядом содержимое сарая. В нос ударил какой-то затхлый запах. Пахло какой-то трухлятиной и гнилью. Весь пол занимали банки с огурцами, с вареньем, с компотом – как пригодные, так и те, которые использовать в пищу было уже невозможно. На них были навалены мешки с отходами текстильного производства, которые бабушка раньше приносила с фабрики. Ещё валялись какие-то старые книги, тетради. На полках стояли ещё банки, книги и мешки. «Тут вообще никогда не разобраться»,– подумала Оля.
Вздохнув, она подошла к крайней банке и потащила её на середину сарая. В сарае не было света, и Оля открыла настежь дверь. Она разбиралась уже несколько часов, когда потемнело и небо начало затягиваться тучами. Но бедлам, похоже, лишь усилился. Оля сидела на одном из мешков. Она решила передохнуть. Взяла какую-то книжку – «Накануне» и начала читать, но благополучная жизнь дворянского сословия была ей неинтересна.
Вдруг неожиданно совсем стемнело. Оля подняла глаза от книжки и обомлела. Дверь сарая была закрыта, а перед ней стояла какая-то тень. Затем глаза привыкли к сумраку и различили человеческую фигуру.
Человек шагнул вперёд, встал перед Олей и стал ещё более виден ей. Это был молодой, симпатичный мужчина с чёрными, как вороново крыло, волосами, с лёгкой щетиной, с тонкими сжатыми ярко-алыми губами, с несколько длинноватым носом с горбинкой. Весьма импозантный. Ему было около тридцати лет, он был в чёрном костюме, в белой рубашке и чёрном галстуке, худой и бледный. Он был в тёмных очках, но когда снял их, Оля просто утонула в его проникновенных, магнетических, внимательных зелёных глазах. Она не могла оторвать взгляд, не произносила ни слова и во все глаза смотрела на незнакомца.
– Здравствуй, Оля,– произнёс мужчина приятным, бархатистым голосом.