Ты жесток, поморщилась Вэньи.
С этими, Алидан сплюнул, да. Толчком ноги он опрокинул пленника на спину. Стриженые волосы, маленькая грудь, лицо нежнее, чем у юноши, сквозь прорехи в мантии проглядывает голубое белье. Это была женщина. Вэньи испустила протяжный вздох. Чтобы понять, кто эти люди, ей не надо было прощупывать их сущности. Одежды пленных сами говорили за них.
Маги Гильдии, сказала она. Долго таились, но решились наконец заявить о своем возвращении. Мужчина, лежавший на полу, умирал. Женщина с трудом разлепила глаза. Она молчала. Ее сущность не выражала ничего, кроме презрения.
Я скверно знаю магию, сказала Вэньи, но сейчас я сильнее тебя. Ответь набег повторится? Кто победил, мы или вы? Когда нам ждать нового нападения? Ответом был удар скатанных в шар обрывков магической силы. Потом неразбериха видений, вздор, чепуха. Вэньи выдернула их из нее и просеяла сквозь магическое сито. Ничего. Женщина вновь открыла сияющие глаза. Жизнь выгорала в них, но даже сквозь смертную дымку отчетливо проступала насмешка. Мужчина умер, тело его подернулось холодом. Вэньи выпрямилась, чувствуя прилив раздражения.
Найди мне еще кого-нибудь из таких, обратилась она к Алидану, и поскорее, пока они все не передохли.
Все мертвы, пожал плечами Алидан. Я думаю, и эти двое тянули только потому, что хотели бросить тебе вызов.
Скоты, сказала она, прибавив еще одно морское словечко. Шайел, ступай с Алиданом. Найди то, что сможешь найти.
А эти? заколебался маг. Она вжала голову в плечи. Ей надо научить людей повиноваться себе.
Ищи, сказала она жестко. А этих заберите с собой. Они, конечно, ничего не нашли. Сущности мертвых магов были выжаты и вытерты насухо. Обычные хитрости чародеев, привычка не оставлять после себя никаких следов даже в смерти. Но она все равно знала то, что должна была знать. Гильдия живет и deiqrbser. И использует в своей деятельности Врата. Правда, Эсториан наглухо захлопнул их, но кто поручится, что их невозможно открыть снова? Ей надо было все хорошенько обдумать, но времени ни на что не хватало. Черный король, свалив на ее плечи бремя императорской власти, погрузился в гипнотический сон. Галия находилась при нем неотлучно, разглаживала брови, смачивала пересохшие губы водой. Что еще могла для него сделать эта малышка? Она сама нуждается в ободрении и опеке. Внешнюю охрану Вэньи обеспечила. Каждый, кто рискнет проникнуть в императорские покои, будет убит на месте. Опасность дремала внутри черного короля. Где гарантия, что он, пробудившись, сохранит рассудок и не причинит вреда матери своего будущего ребенка? Сама Вэньи не могла находиться с ним. Присутствие Галин раздражало ее, и она не умела преодолеть это чувство. Малодушие? Да. Но она никогда не претендовала на величие духа. Будь что будет, она ни за что не войдет к ним и точка. Корусан куда-то запропастился. Вахту вокруг покоев несли незнакомые оленейцы. Вэньи сосредоточилась, чтобы поискать следы сущности этого молодца, но ее одиночество было нарушено. Явилась делегация купцов и мелких ремесленников. На рынке толковали, что император мертв, торговый люд опасался беспорядков. Она успокоила их как могла и выпроводила восвояси. Император жив, сказала она, пусть никто не надеется погулять на его поминках.
ГЛАВА 43
Благословенный покой был нарушен посторонним вторжением. Какое-то непонятное мерцание, звон звезд, придушенный шум. Раздраженная чем-то беспокойная ночь. Он вытянулся, прогнулся, темнота съежилась, но не осветилась. Чего он, собственно говоря, ждет? Света, сказал он. И появился свет. Одна звездочка, потом другая, третья. Они кружились и порождали новые светлячки, цветущие, словно ночные лилии Утеса Аварьяна. Все мироздание заполнилось звездами, и мрак повернулся к свету. Но этого было недостаточно. Он нырнул в море звезд и стал перемешивать их, как крупинки сахара в огромном стакане. Вдали от света, вдали от тьмы... Где же он находился? Тьма пошла к свету, свет прыгнул во тьму, они стали обретать плоть, и плоть эта оказалась его плотью. Он жил. Он дышал, и горячая кровь ревела в нем, бурлила вокруг костей. Он пересчитал их и нашел целыми, его руки вытягивались, а ребра срастались. Пальцы гнулись, в черепе бушевало пламя, вдувая искорки жизни в мертвый мозг. Мало. Этого мало. Мир на грани другого мира не может долго существовать. Он открыл глаза. И задохнулся от собственного крика.
Тише, милорд, тише, прошу вас... Касания причиняли боль, голос вонзался в мозг как кинжал.
Больно, сказал он, как больно!
Тише! Другой голос. Почему другой? Это его собственный голос, только живущий в другом человеке. В человеке, который принадлежит ему. Чье-то лицо склонилось над ним, источая пламя, причиняя боль, острую и неумолимую.
Не тревожьтесь, сир, все хорошо. Голос, мягкий, как бархат, и холодный, словно вода горных ручьев, он существовал где-то за гранью мучения. Эсториан задыхался. Мир обретал черты. Он узнал Корусана. Да, без сомнения, это был Корусан, в черном плаще и вуали, откинутой в сторону. Ласково или осторожно? оленеец коснулся его щеки.
Милорд, тихо произнес он, едва шевеля губами. Эсториан закрыл глаза.
Боже, простонал он, какая мука!
Вам хочется умереть? Эсториан разлепил веки.
Все лучше, сказал он, чем так мучиться.
Милорд... Он собрался с силами, стараясь говорить медленно и спокойно, чтобы не потревожить зверя, поселившегося в мозгу.
Эта боль... она прабабушка всех головных болей на свете.
Так всегда случается с теми, кто ведет себя неразумно, сухо сказал Корусан. Эсториан приподнялся на локте.
Сколько вина я вчера выпил?.. И увидел округлившиеся глаза слуги.
Боже! Он вспомнил все. Что с ней? Она умерла?
Она мертва, сказал Корусан. Судороги рыданий сотрясли тело Эсториана. Но все слезы мира не могли бы потушить сейчас пламя отчаяния, в котором корчилось его сердце. Корусан деликатно молчал. Когда слезы иссякли и содрогание прекратилось, он коснулся губами щеки своего господина. Этот поцелуй не таил в себе чувственности, в нем ощущались поддержка и ободрение, живой помогал живому сопротивляться холоду смерти. Корусан выпрямился. Его щеки пылали, но глаза были угрюмы.