Потомок Солнцерожденного так же свободен во всем.
Ты только что сказала, будто он ни о чем не подозревал. Она моргнула. Ее глаза были полны слез. Айбуран стал пятном, расплывчатой тенью.
В чем, собственно, дело? С каждым поворотом Ясной Луны это приходит ко мне, к каждой женщине. Почему я должна плакать из-за влияния лун?
Потому что эти регулы извергли из тебя больше, чем месячную кровь. Луна извергла из тебя вашего ребенка.
Нет, сказала она. Луна не могла сделать этого. Ты сделал это, жрец Солнца. Ты и магия твоих заклятий.
Это сделали жрецы Островов, когда проводили большой обряд посвящения новообращенной жрицы. А мы не учли, что такое может случиться. Мы сняли бы с твоего лона печать и помогли тебе.
Вы не помогли мне.
Ты не должна была понести до конца твоего Странствия. Его голос был мягок, но в нем угадывалась крепость железа. Она приняла вызов.
Это ничего не меняет. Его наследник должен родиться от желтой сучки.
Ты нарушила свои клятвы, напомнил он. Она выпрямилась. Все ее тело изнывало от боли, но сердце болело сильней.
Ты накажешь меня?
Ты сама знаешь, что нет. Это было больше, чем борьба самолюбий. Желудок ее сжался в тугой комок.
В тот момент, она старалась говорить твердо, я думала о нем, я любила его всем сердцем. Я вспомнила, как он касался меня, и мой дух трепетал. Но это не помогло мне. Ты рад?
Девочка, сказал он. Какая ты все еще девочка! Жалость жреца вмиг осушила ее слезы. Ей захотелось его убить.
Не смей так говорить со мной!
Хорошо. Он осторожно опустился на стул, глядя на нее со страдальческой миной, как на больную. Хитрость, расчет. Сердце ее ожесточилось. В его бороду были вплетены золотые бляшки. Он огладил ее привычным движением. Глаза его были неподвижны и словно видели что-то, чего не могла разглядеть она. Жрец совсем не был похож на Эсториана, и все же темный абрис его лица напоминал ей о нем. Орлиный нос, желтые глаза, она любила, она ненавидела их. Она хотела завернуться в свои воспоминания, как в одеяло. Она хотела навсегда вычеркнуть их из своей памяти.
Ты обижена. Голос Айбурана был неколебим, как скалы. Ты отталкиваешь все, что пытается подступиться к тебе. Но время лечит раны. Время и близость к тому, кто любит тебя.
Нет, сказала она. Ты сам все знаешь, я в этом уверена. Так будет лучше для каждого. Он должен жениться в Асаниане. Я инородное тело, ошибка. Непредвиденный случай. Ты поможешь ему в осуществлении его намерений.
Помочь себе может только он сам. Кровь Солнца ходит своими путями. Она не... Он замялся и пожевал губами. Она не умеет любить легко.
Ничего удивительного. Она рассмеялась. Золотое семя весит немало. Но Солнечные стрелы проникают повсюду. Ничто не может противостоять им. Айбуран даже не улыбнулся.
Что ты намерена делать дальше? Отправишься восвояси?
Разве это не лучший выход?
Это причинит ему боль.
Освобождающую боль. Он забудет о ней. Скоро. Как только столкнется с вереницей прекрасных леди. Королевских кровей. Мечтающих стать императрицами.
И ты расстанешься с ним с такой легкостью? Казалось Айбурану жизненно b`fmn было получить ответ. Она заглянула ему в глаза.
Удивлена вашим вопросом, милорд. Взгляните, кто я такая. Когда я сказала своему отцу, что собираюсь уйти в храм, он поколотил меня. Одержимый, как вы понимаете, отцовской любовью, он решил спасти меня от самой себя. Я должна была выйти замуж в Сеюне за одного из молодчиков, пялящих на меня глаза, нарожать ему кучу детей, тянуть вместе с ним из воды сети и штопать их после бури. Храм он для других, для жрецов, порожденных жрецами. Все это чары, сказал отец, это от матери. Море унесло ее, сказала я, а меня унесет другое море. Что еще я могла ему сказать? И я ушла, со скандалом, потирая ушибы, и когда я надела ожерелье, он перестал меня замечать. Что он мне скажет, когда я вернусь, я даже боюсь подумать. Айбуран промолчал. Красноречиво, подумала она, вкрадчиво.
Вы не поймете, продолжала Вэньи, вы все лорды и принцы. Вы даже не можете представить себе, что можно жить, не зная наперечет собственных предков. Отец мой был рыбак. А кто был дед? Это уже тайна, покрытая мраком. Вы не знаете, что значит голодать в неурожайную зиму и задыхаться от рыбной вони в жаркую пору. И ходить босиком, потому что у тебя нет обуви. И носить весь год мерзкое рубище, не имея Другой одежды. Вы никогда, никогда этого не поймете!..
Эсториан понимает тебя.
Эсториан лучший из всех людей, что когда-либо жили на этой земле. Но он так же далек от меня, как солнце. Он привык удовлетворять свои похоти, а не думать. Сейчас он опрометчиво полагает, что любит меня.
Он любит.
Глупец! воскликнула она. Это говорю я. Здесь. На этом вот самом месте. Я ухожу. Я отпускаю его на свободу.
Если ты уйдешь, сказал Айбуран, он последует за тобой. Он любит тебя, девочка. Всей силой своего большого сердца. Слезы опять подкатили к глазам Вэньи, но она удержала их.
Я могу излечить его от этой любви. Хотите, я это сделаю?
Вряд ли тебе это удастся, пробормотал Айбуран.
О, это легко, усмехнулась она. Одна пощечина, и он мигом отринет все нежные чувства. Он тут же захочет вышвырнуть меня вон, а он всегда делает то, что захочет. Даже путешествие в Асаниан задумано и спланировано именно им, хотя сам он воображает, что это матушка вынудила его собраться в дорогу. Он хорошо знает, чего ему надо. И заставляет других плясать под свою дудку.
Но ты? Что будет с тобой?
О чем вы, милорд? Кто я такая, когда решаются дела государственной важности? Айбуран промолчал. В глазах его блеснуло сочувствие. Ложь и ловушка, подумала она.
Не беспокойтесь обо мне, я уйду сама. Я сама накину на себя сети. Я так же легко угадываю волю Небес, как и вы, милорд. И вижу, что не нужна императору.
А я вижу, сказал Айбуран, что ты нуждаешься в отдыхе. Дух твой утомлен, тело ослабло. Слуги принесут тебе вина. Выпей его, я сам смешаю нужные травы. Не бойся, в нем не будет ничего опаснее сна.
Может быть, мне лучше принять собственное снадобье?
Оно слишком крепкое для тебя. Ты возбуждаешься и начинаешь болтать глупости. Полежи тихо, поплачь, если хочешь. Это поможет, я знаю.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
КУНДРИ ДЖ-АСАН
ГЛАВА 11
Когда караван пересек границу Асаниана, Эсториан сразу почувствовал это. Вовсе не потому, что дикие равнины сменились возделанными полями и лесные тропы превратились в благоустроенные дороги, а в черные и бронзовые лица встречных замешалась желтая краска. Это было как стук в висках, отвечающий на мощные удары сердца. Какая-то часть его существа узнала эту землю, этот bngdsu, эту страну, где прошел кусочек его жизни. В середине дня он спешился и, преклонив колени, приложил свои ладони к земле. Она не слишком отличалась от почвы, оставленной позади, влажные жирные комья пахли дождем, выпавшим поутру. И все же ему показалось, что она задрожала. Она узнала его. Спутники молодого императора, сгрудившись, окружили его полукольцом, словно опасаясь, что их господин взвизгнет от страха и стремглав помчится обратно в Керуварион. Он выпрямился. Правая ладонь его пылала, пульсируя. Земля, прилипшая к ней, не скрывала золотого диска, испускавшего огненные лучи. Эсториан прыгнул в седло. Вперед и только вперед! мысленно произнес он, понукая сенеля. Земля узнала его. Она распростерлась перед ним, разграфленная, разровненная, возделанная руками живущих на ней людей. Тут не было пустырей и заброшенных уголков. Тут было сочтено каждое дерево в лесах, каждое животное, рыщущее под их сенью. Реки тут струились неспешно, обрамленные набережными и перетянутые мостами. Холмы на их берегах словно клонились к равнинам под тяжестью городов. Хуже всего была тишина. Люди толпились вдоль дороги, по которой он проезжал, их запыленные одежды явственно говорили о том, что они проделали долгий путь, дабы встретить императорский поезд, но как только царственная особа приближалась к ним, они падали ниц и в молчании замирали, потупив взоры. Все, что я вижу, это их задницы, подумал он. Их задницы и затылки. Как я могу познакомиться с ними поближе? Тут не было привольных мест, чтобы раскинуть лагерь под звездами, и первую свою ночь на асанианской земле ему предстояло провести в небольшом городке Шонай, в замке, принадлежавшем управляющему этой провинцией лорду. Пожилой не возмутимый асанианин проводил молодого императора в отведенные ему покои и, поклонившись, ушел. Он совсем не казался смущенным или обескураженным великой честью, выпавшей на его долю.