Я видел. Эсториан сжал зубы.
Я приказываю тебе идти во дворец. Корусан не двинулся с места. Глаза его сошлись в одну линию, полыхающую тусклым желтым огнем. На секунду он показался Эсториану обиженным упрямым мальчишкой. Черт с ним. Он ударил охранника по плечу.
Ладно. Следуй за мной. И держи рот на замке. Молчание оленейца было достаточно красноречивым. Эсториан повернулся и зашагал по узкой улочке вниз, в ощутимо сгущавшуюся темноту. Ночной Кундри'дж-Асан поначалу показался ему скучным. Верхний город погрузился в молчание и темноту, которая лишь изредка рассекалась огнями факелов, означающими, что какой-нибудь лорд возвращается с поздней прогулки. Впереди носилок такого гуляки бежали слуги, нарушая тишину дробным топотом ног. Но по мере того как Эсториан спускался с холма, улицы столицы становились все оживленнее. Дома были ниже, стены их сдвигались друг к другу, образуя закоулки и тупички, в которых толклись подозрительные личности. Они бесцеремонно разглядывали Эсториана, цеплялись за пряжки его пояса, и onqreoemmn он стал опасаться за целость своего кошелька. Однако длинный кинжал, болтавшийся на его бедре, пока еще отпугивал любителей легкой поживы. Он упрямо пробирался вперед, работая коленями и локтями, и, несмотря на невыносимую тесноту, чувствовал, что на душе у него становится легче. Всетаки это была свобода. Никто здесь не окликал его, никто не указывал, что ему следует делать. Нищие чинно сидели на перекрестках, раскрыв свои сундучки и кошельки, распутные женщины в окнах борделей принимали соблазнительные позы, однако их лица были надежно задрапированы. И никаких плевков вслед, никаких ножей, выскальзывающих из мрака. Никаких заговорщиков или выкриков, призывающих к мятежу. Где он, этот пророк, о котором говорила Вэньи? Ничто не указывало на его присутствие здесь в сердце Асаниана. Правда, об императоре здесь тоже никто не болтал. Возможно, людей отпугивал его вид высокий рост, цвет лица, форма гвардейца. Они замолкали, когда Эсториан приближался к ним. Ему доводилось бывать в городах, где назревали мятежи. Кундри'дж-Асан ничем не походил на такие местечки. Он казался спокойным и если не счастливым, то очень зажиточным и вполне довольным собой. Нищие здесь походили на купцов, жрецы и уличные девки топтали одни и те же мостовые без какой-либо видимой враждебности. И все же он чувствовал себя не очень комфортно. Он уже позабыл, что это значит прогуливаться в одиночку и ощущать себя безликой единицей в огромной толпе. Инкогнито обеспечивалось шляпой, но он подозревал, что даже и без нее его здесь вряд ли кто опознает. Император обязан находиться в своем дворце. Он не должен болтаться среди всякого сброда, роняя свое императорское величие. Что-то тяжко ворочалось рядом, а может быть, где-то дальше, внизу. Обрывки мыслей, образов, долг, память... Что-то смутное, страждущее. Золотое в сгустках теней. Пророчество... пророк... Или провозвестник?.. Он споткнулся, качнувшись к стене какого-то дома. Что-то безмолвно закричало, нападая или спасаясь. Он ухватился за дверной косяк. Он изумился. Он чувствовал сырость, боль и опасность. Непривычно, невыносимо... Чье-то плечо поддержало его, чья-то чужая и сильная рука обхватила его торс. Он позволил себе опереться на оленейца.
Вы больны, сказал Корусан.
Я в порядке. Эсториан улыбнулся ему. Просто я позволил себе раскрыться больше, чем надо. Так обычно бывает. Тебе этого не понять.
Сумасшедший, сказал Корусан как будто самому себе.
Я нормальней, чем ты, можешь не беспокоиться. Просто я, пытаясь обследовать этот городок, нарвался на сопротивление. Это началось около цикла назад. Спазмы, толчки, приступы удушья. Это нечто внешнее. Нечто живущее во дворце или где-нибудь рядом... Я не знаю. Я не могу его отыскать. Глаза оленейца стали дикими.
Это нечто живет во мне, потому что... Он так резко оборвал себя, что Эсториан почувствовал, как клацнули его зубы.
Милорд, вам надо вернуться в свои покои. Вам следует прекратить... обследовать этот городок.
Ну нет уж, сказал Эсториан. Я никогда не сворачивал с полпути. Сильным движением он высвободился из рук оленейца. Приступ больше не повторится. Даю тебе честное слово. Неизвестно, поверил ли воин честному слову императора, но он больше не пытался протестовать. Он только немного переместился в сторону и словно прилип к императорскому плечу, являя собой надежную точку опоры. Эсториан видел это, но ничего не возразил против такой противоречащей этикету близости подданного к своему господину. Город протолкнул их через три кольца, прежде чем выплюнул на спокойную улицу, озаренную светом расставленных через равные интервалы масляных фонарей. Обитатели этой улицы были явно состоятельными людьми, ибо имели возможность платить человеку, содержащему в порядке все эти светильники. Здесь не было кабачков и витрин с желтогрудыми красотками: по обеим сторонам мостовой тянулись высокие сплошные стены с наглухо закрытыми железными bnpnr`lh. Ворота, которые искал Эсториан, не были заперты. Они распахнулись от легкого толчка. Он вошел во двор храма, сопровождаемый черной фигурой, прикрывавшей лицо. Тут не было никого, и все же территория охранялась. Затылок заныл, в висках закололо. Он храбро шагнул в пятно света.
Мир храму сему, сказал он, и доброй ночи жрецам. Слова его поглотило молчание. Он пересек двор и вошел в святилище, также пустынное, освещенное тусклым светом ламп, наполненное запахом ладана и благоуханием цветов, украшавших алтарь. Он склонился перед ним и кинул монету в железную чашу. Дверца позади алтаря была приоткрыта. Она вела в ризницу и дальше во внутренние покои. Жрецов нигде не было видно, наверное, одни из них спали, другие разбрелись по неотложным делам. Он знал их всех, и они знали его, поэтому его появление здесь не вызвало беспокойства. Но сердце храма было закрыто. Он чувствовал его пульс в своих костях тяжелый, неодолимый пульс Врат. Их сила толчками вливалась в него, и он ничего не мог с этим поделать. Корусан снова прилип к нему глаза распахнуты, побелевшие суставы пальцев на рукояти меча. Эсториан легонько повел плечом.
Очнись, мальчик. Ты в безопасности. Никто здесь не собирается слопать тебя.
Оно собирается пожрать вас?
Нет. Здесь мои люди и моя магия, все в порядке.
Я не вижу людей и не чувствую чар.
Достаточно того, что ты поверишь мне на слово. Он выпрямился и пошел к дверце, повинуясь внутреннему зову. Он шел к дальней комнатке в угловой части здания. Путь был освещен тускло. Какая-то фигура высунулась в коридор и снова скрылась. Он не пытался спрятаться. Жрица не станет поднимать шум. Тот, кто зашел так далеко, не несет зла. Он мог бы назвать это самонадеянностью, если бы не знал, где находится. Дверь была заперта на задвижку. Он легко справился с ней. Она спала. Ее дыхание было легким и ровным, как мерцание ночника. Ее укрывали только волосы, одеяло валялось рядом с постелью. Комната узкая, голая, как могила. Крученое жреческое ожерелье поблескивало на хрупком горле. Тут не было даже половика. И все же келья казалась уютной, потому что здесь находилась она. После нескончаемой желтизны и золота она казалась совсем белой, ее темнорыжие волосы ласкали глаз. Ее лицо заострилось, тело словно бы сузилось, но грудь была по-прежнему полной; узкие бедра, длинные ноги делали ее похожей на мальчика. Она не могла считаться высокой, но выглядела таковой, она всегда расширяла границы своих возможностей. Он склонился над ней. Она не пошевелилась. Ее запах кружил голову. Она всегда пахла так, резко и пряно, и никогда не пользовалась духами или иными ароматическими притираниями. Он мягко поцеловал ее. Она вздрогнула. Он нажал чуть сильнее. Ее губы полураскрылись, руки вскинулись, обвили его шею. Так она делала всегда, когда он будил ее поцелуем. Когда она позволяла ему делать это. Тело ее напряглось, глаза распахнулись. Она оттолкнула его. Переход от сна к бодрствованию был мгновенным.