После смерти в 1927 году лесника его сыновья обратились в сельсовет с просьбой помочь выстроить новый дом взамен обветшавшего старого. Просьба была удовлетворена, и в 1928 году Брикошиным на месте старой избы срубили новую, разумеется не помышляя сохранить облик мемориального дома.
Новая изба была крыта железом, а вместо фронтона на главный фасад вышло чердачное окно крыши колпаком.
Перед Великой Отечественной войной изба горела, но была починена и не изменила своего облика вплоть до конца 50-х годов. В начале 60-х годов ее разобрали и частично на ее месте и на площадке старого гумна возвели новый кирпичный дом, который и стоит до сих пор под № 8 в уличном порядке.
В деревне Богданово все же сохранились дома — свидетели приездов Владимира Ильича. Из них особенно надо выделить постройки под № 13, 59 и 63. Они послужили нам аналогами для реконструкции дома Брикошина. У характерных односрубных изб изменилась лишь кровля (вместо соломы они крыты толем), но внешний вид открытых срубов, наличники окон и русские беленые печи в избах напомнили нам давнюю деревню Богданово в пору наездов сюда В. И. Ленина.
Порядок домов в деревне образован из трех улиц. Их перекресток сошелся в центре Богданова. Отсюда улицы уходят проселками к Володарскому шоссе, Горкам Ленинским, к бывшему Крестовоздвиженскому монастырю в селе Лукине, ансамбль которого вошел в черту заповедника.
Как мало нынешние улицы Богданова напоминают о том, казалось, столь недавнем времени, когда черный лимузин № 236, приводя в неописуемый восторг ораву босоногих ребятишек, въезжал в деревню. Станислав Казимирович Гиль, пристально следя за неровностями дороги, останавливал машину у неприметной избы лесника.
Современное Богданово расступилось домами в широкую улицу. Асфальтирована не только проезжая часть дороги, но и пешеходные тропы на обочинах. Не рубленые избы определяют сейчас лицо деревни, а кирпичные дома-коттеджи. И затерялись в современной застройке Богданова три старые избы под № 13, 59 и 63, потемневшие открытые срубы которых сохранились со времени приездов Владимира Ильича.
А вот и владение под № 8 — усадьба Брикошиных. На месте клетской избы стоит одноэтажный краснокирпичный дом, новая жизнь преобразила быт некогда захолустной деревни. Нашей же задачей было восстановить частицу ушедшего мира — избу с русской печью, гумном и жердевыми пряслами забора, восстановить точно, с научной подлинностью. Существовал снимок, запечатлевший второй дом Брикошиных, построенный в 1928 году при содействии Н. К. Крупской, но этот дом резко отличался от предыдущего. И все же снимок представлял для нас интерес. На пожелтевшей фотографии слева от вновь построенного дома проглядывал соседний дом Ремизовых, который, по утверждению старожилов, был схож с домом лесника.
Мы увеличили снимок. Теперь была ясно видна правая половина соседнего дома: крытый соломой скат крыши, пристройка обширных сеней с открытым крыльцом, окно, обращенное к сеням, часть рубленого фронтона со слеговой кровлей, чуть поодаль от дома также крытая соломой четырехскатная хозяйственная постройка.
Этих примет было более чем достаточно для определения типа избы Ремизовых. То была двухчастная изба с зимней и летней половинами, с тремя окнами по фасаду не обшитого тесом открытого сруба. И хотя по полученным данным можно было восстановить избу лесника, нам все же хотелось найти более точное свидетельство. Скоро к первым сведениям прибавился интереснейший рассказ сына лесника- Павла Григорьевича Брикошина. Правда, он был 1918 года рождения и не помнил ту давнюю пору, но дом своего Детства, стоявший до 1928 года, он смог описать.
Семья Брикошиных состояла тогда из десяти человек (родители, шесть братьев и две сестры; четверо братьев погибли во время Великой Отечественной войны). Естественно, что столь большая семья с трудом размещалась на зиму в односрубной избе. Летом было проще. Ночевать дети уходили на холодную половину, сруб жилой части был рублен без фундамента, на земляной присыпке. Сени рублены в полбревна (из плах). Кровля дома была соломенной «под щетку». Крыша фронтоном. Перед домом располагался палисадник, где летом пили чай, отдыхали.
За домом была вытоптана площадка для гумна, где обмолачивали зерно. За гумном начинался небольшой вишневый сад, за которым зеленела лужайка и кустились грядки лука, моркови и прочего.
Слева от дома, в глубине усадьбы, стоял сарай. К избе двухрядной связью был пристроен хозяйственный двор, где содержалась скотина. Причем между жилым срубом и хозяйственным двором могла проехать телега.
Чело печи выходило в сени. В избе между тушей печи и стеной стояла деревянная кровать родителей. Полатей в доме не было. Полы дощатые, некрашеные. Потолок также дощатый, но каковы были стены внутри избы — тесаные или бревна оставлены круглыми, — Брикошин не помнит.
В избе, примерной площадью 6X7 аршин, стоял просторный — для обедов большой семьи — стол. По периметру стен располагались лавки.
Павел Григорьевич особенно хорошо помнил вместительный сводчатый, из дикого камня погреб. Очевидно, детские впечатления о таинственном темном подполье, где хранились вкусные вещи, строго охраняемые старичком домовым, надолго остались в памяти.
Мы сравнили рассказ П. Г. Брикошина со свидетельствами других старожилов деревни. Обнаружились расхождения, но в мелочах. Ссылаясь на свои избы, старожилы утверждали, что у Брикошиных стены в избе были гладкотеса-ные. Потолок покоился на двух балках-матицах заподлицо с накатом из пластин (плах). Пол также был не дощатым, а из пластин.
В жителях деревни Богданове мы нашли живое участие, активное желание помочь нам воссоздать частичку канувшего в историю крестьянского быта. Еще бы, их родовая деревня была связана с именем Ленина, и они очень гордились этим.
На наш вопрос, какая же из трех сохранившихся старых изб наиболее близка к облику дома Брикошиных, отвечали всем миром, споря и горячась. Выходило, что изба № 13 чуть крупнее избы лесника, изба № 63 — несколько меньше, а под № 59 вроде бы в самый раз, но утверждать никто не брался.
С охотного согласия хозяев мы начали внимательно изучать эти избы, и здесь нам пришлось непосредственно познать нестандартный мир плотницкого искусства. Казалось, все три избы были схожи между собою, но как в трех сестрах видишь одновременно общее и индивидуальное, так и избы при внимательном знакомстве разнились друг от друга.
Лицо избы — русская печь. Вот она-то и задает определенный настрой дому: чело каждой печи выглядит особо, мы бы сказали — имеет свое выражение. Нам печное чело представляется одушевленным. Мы разговаривали с печью: «Добрый великан, поедающий дрова и отдающий людям тепло, ты сохранил под побелкой тепло рук клавшего тебя мастера. В зимние сумерки, когда на улице завывает вьюга, с каким наслаждением мы протягиваем озябшие руки к жаровому челу. Ты уходишь из нашей жизни. Ты стоишь на пороге, прощаясь с нами. Редко, редко встретишь тебя, проходя по селам и весям Подмосковья. Мир тебе! Ты останешься в нашей памяти, и мы всегда помянем добрым словом у современных отопительных приборов старую добрую русскую печь».
А между тем зримый образ брикошинского дома просился на бумагу. В эскизе получилась изба — родная сестра соседней ремизовской, что проглядывала на старой фотографии. Мы исходили из того, что вряд ли могли быть существенные отклонения при постройке домов в одной середняцкой деревне.
«Дом такой, как этот», — указывая на часть ремизовской избы на архивном снимке, говорили старожилы. И это так утвердилось в нашем сознании, что, уже не сомневаясь, мы выполнили в эскизе подобный вариант избы, подчиненный, по нашему разумению, ритму застройки улицы: крыльцо, как у соседей, справа от избы, хозяйственный двор — слева. И находились мы в этом заблуждении вплоть до встречи с Екатериной Алексеевной Сметаниной, в девичестве Брикошиной.