В 20-х годах в Дмитровском уезде облив крестьянских усадеб еще сохранялся таким, каким он сложился при резком расслоении деревни в последние предреволюционные годы. Состоятельная часть крестьянства любила строить крепко, рубленные из хорошего леса избы. Их сразу узнаешь по кряжистому виду и показному декору, который был так близок сердцу мужика — скопи дома, если уж собравшего деньги на стройку, так строившегося так, чтобы вся деревня видела его богатство и уважала Силу Никанорыча или Никанора Силыча.
Где же приглянулся сей «богатый» наряд крепнувшему, набиравшему от урожая к урожаю силу сельскому кулаку? Далеко ходить было не надо. Большое умиление чувствовал он, дивясь в уездных городах на личины домов своих мещанско-купеческих собратьев. Вот и выходило, что если претенциозный купеческий домина имел надстроенную чердачную светелку с залихватским обрамлением окна-слуха, то непременно нечто подобное должно быть и у сельского богатея. Но, как правило, чердачное помещение в деревне не использовалось под жилье и становилось архитектурным излишеством, столь чуждым традиционному народному строительству.
Итак, нам предстояло выяснить, что же сохранилось из дореволюционной стройки в деревнях и селах бывшего Дмитровского уезда и ранее принадлежавшего к нему Талдомского района. Ведь после исследований К. Соловьева прошло без малого полвека. Да к тому же огненная коса войны задела эти земли. А о Талдомском районе мы ничего не знали. Нас ждало путешествие. Мы отправились в путь, но прежде решили внимательнее пройтись по старым улочкам двух городов — Дмитрова и Талдома и вглядеться в облик сохранившихся старых домов.
В городе не было нужды в хозяйственных постройках типа амбаров, хлевов. Облик немногочисленных деревянных домов, построенных в начале нашего века, которых более сохранилось в Талдоме, ставшем городом лишь в советское время, явственно демонстрирует те стилевые истоки, которые питали дореволюционную стройку на деревне.
Эта архитектура пренебрегала традиционными народными приемами как в возведении самого дома, так и в убранстве его фасадов. Не имея достаточных средств для постройки каменных зданий, представители мещанско-купеческого сословия тем не менее страстно стремились строить капитальные, «под камень» здания. Образцом считался облик дома хоть и бревенчатого, но обязательно обшитого досками, с. про филированными тягами карнизов, покрашенного — словом, внешне не отличающегося от кирпичного.
Тогда же на смену деревенской манере украшения избы орнаментом, исполненным глухой глубинной резьбой, в провинциальных городах расцвел так называемый псевдорусский стиль, вернее, одна из его ветвей. Поначалу в своих лучших образцах этот стиль как бы отражал формы древнерусской архитектуры. Затем стало размножаться вычурное ажурное сплетение пропиловочной резьбы, заполнившее оконные обрамления. Потребительский угар на безвкусную орнаментику с избытком удовлетворялся образцами, запечатленными на оберточной бумаге широко распространенного мыла фирмы «Боккар».
Принарядить таким орнаментом фасады домов считалось модным и почетным. Поэтому чем большим достатком обладал хозяин дома, тем пышнее распускались на наличниках окон аляповатые узоры. Как здесь не вспомнить прекрасное стихотворение И. А. Бунина, написанное в 1891 году:
Они глумятся над тобою,
Они, о родина, корят
Тебя твоею простотою.
Убогим видом черных хат…
Так сын, спокойный и нахальный,
Стыдится матери своей —
Усталой, робкой и печальной
Средь городских его друзей,
Глядит с улыбкой состраданья
На ту, кто сотни верст брела
И для него, ко дню свиданья,
Последний грошик берегла.
Архитектура псевдорусского стиля, возникшая в провинциальных городах и заразившая село, явилась порождением новых, капиталистических отношений, привнесших в сельское строительство принципиально новые формы.
Нет, не ищите в тех постройках встроенных лавок, голбцев, воронцов и других нужных крестьянину, как сами стены и крыша над головой, атрибутов извечного бытия. Да и сами струганые стены исчезли под цветистыми обоями.
Зажиточная часть крестьянства безоговорочно приняла новый стиль. Дома строились добротные, на кирпичных фундаментах, крылись железом, реже дранкой, оттого и сохранились они, хотя и в небольшом количестве, до наших дней. В свое время К. Соловьев фиксировал среди крестьянских жилищ Дмитровского уезда срубы с самцовыми кровлями, с волоковыми и красными косящатыми окнами, с наличниками, украшенными глухой резьбой солнышек. Что из старины сохранилось ныне?
И мы пошли в путь. Стоит ли говорить, сколько на наших дорогах встретилось разочарований? Те, кто пойдет за нами, не будут повторять наших блужданий. Мы же не жалеем затраченного времени.
Километрах в тридцати на северо-восток от Дмитрова на левом высоком берегу Бели расположено село Ильино. Здесь нам сразу повезло. До Ильина мы только раз покидали автобус, чтобы осмотреть деревню Жестылево, подробно описанную К. Соловьевым, но в ней ничего примечательного для нас не оказалось. А в Ильине нам тут же указали на длинный сарай. Это и была бывшая водяная мельница. Мы взволнованно подошли к ней, глазами жадно ища главное. Где же колеса, когда-то весело пенившие речную воду? И когда нам сказали, что их давно уже нет, а до недавнего времени мельница работала на подведенном электричестве и теперь нет в ней нужды, стало опять грустно. Что ни говорите, а главное в мельнице или ее крылья, или водяные колеса. А это что же, бабочка без крыл!
Не так уж широка речка Дубна, но стремительная и полноводная, будто нарочно создана для байдарочников. Исчезли и на ее берегах водяные мельницы. По тихим омуткам, по остаткам от развалов замшелых бревен узнаешь их места.
Вспомнилось, как мы, путешествуя по Калининской области, все пытались увидеть живые мельницы. Как много ветряков сохранилось в Кашинском районе. Поистине то была мельничная сторона! Но и там ветряки, конечно, не махали крыльями. А знаете, очень трудно передать то чувство, настигающее, захватывающее вас, когда по полям на всхолмьях то слева, то справа возникают застывшие великаны. Они словно одухотворены. При взгляде на них едва ли останется спокойным сердце даже сухого человека, чей взор не простирается далее дел насущных. О, как мы тогда понимали рыцаря Печального образа, который воистину принял их за великанов и пришпорил Россинанта!
Вспомнилась нам и романтичная картина ветхой водяной мельницы в селе Городок. Давно уже не пробегала вода по выщербленному лотку. Давно уже иссохшееся колесо не вспенивало омуток. Да и омуток обмелел. Лишь лягушки звонко шлепались в бочаг, испугавшись наших шагов.
А где-то недалеко стрекотали моторы тракторов, где-то над нами в обозримом небе пролегал воздушный коридор лайнеров Аэрофлота, где-то конструкторы изобретали еще невиданные по мощности двигатели, а здесь окончило свою жизнь мельничное колесо — один из первых моторов человечества. Так не стоит ли поклониться ему и чуть посидеть в раздумье над омутком у отслужившей век кормилицы?..
Мы шли берегом Дубны, направляясь в село Всретьево. Мы знали, что там сохранился памятник плотницкого искусства, рубленный в 1778 году.
На крутом холме, окруженный торжественным кольцом высоких деревьев, стоял бревенчатый колосс. Что-то было недосказанное в облике церкви. Могучий сруб на высоком подклете и маленькая несоразмерная главка с красивым крестом кузнечной работы.
Подходим ближе и восхищенно останавливаемся перед высоко, в два человеческих роста, подвешенной дверью с крепким косящатым обрамлением, украшенной коваными жиковинами и личиной замка. Все ясно. Здесь была галерея. Но отчего непропорционален верх храма? Не шатер ли венчал его поначалу? Если это так, то перед нами уникальнейший памятник. Представьте себе, вдруг в Подмосковье обнаружена родная сестра дмитровской церкви, что на Верхней Уфтюге!