Родители были не в восторге от перспективы содержать двух котов в довесок к строптивому сыну. Я сказал, что попытаюсь сего пристроить, но для этого он должен заново привыкнуть к людям. В конце концов, родители согласились.
Я ожидал проблем, особенно поначалу, и был к ним готов. Думал, что такой дикий кот будет гадить где попало, драть обои и мебель. Но я был не прав. Он прекрасно знал, что такое туалет. Скорее всего, он когда-то уже был домашним. А потом люди его жестоко предали.
Первые полгода кота вообще не было видно: он выбрал себе логово в самом дальнем углу под диваном на кухне и сидел там почти безвылазно.
Родители были довольны: как будто в доме вовсе нет второго кота. Для них ничего не изменилось.
Постепенно дикий кот подружился с домашним. Они стали играть вместе. Однако людей он по-прежнему чурался. За едой выходил, но пресекал любые попытки себя погладить.
Это продолжалось год. Потом два. Три. Все уже привыкли, что у нас есть «невидимый кот».
И только через четыре года, когда я уже готовился к поступлению в Академию, проснувшись среди ночи, я увидел два зелёных горящих глаза возле своих ног.
Кот долго смотрел на меня. Я затаил дыхание, боясь пошевелиться. Потом он медленно мигнул, потянулся и улёгся на кровати, прижавшись к моей ноге, тихонько заурчав.
Если бы не эта история с котом, наверно, я бы не поверил, что научники могут выкарабкаться. Пребывание под камнем в «прикладе» замка сломало их. Я смог достать их тела из той передряги — но их разумы по-прежнему блуждали где-то по лабиринтам кромешного ужаса, созданного древней тварью, которая изобрела войну.
Уже больше года прошло с момента нашего возвращения. Но Льву и Михаилу лучше не становилось.
Врачи говорят, что могло быть хуже, после таких травм возможно вегетативное состояние. Это когда с формально живым мозгом человек может только лежать и питаться через трубочку.
Научники могли даже ходить и самостоятельно питаться. Правда, от этого иногда становилось жутковато: человек с пустыми глазами выполняет привычные действия, будто примитивный андроид.
На каждую встречу я старался принести подарок. Что-то привычное, из прошлой жизни; того, чего нет в санатории.
Вот и теперь я притащил мороженое. Классический пломбир в вафельном стаканчике, упакованный в специальный термопакет, чтобы выдержать поездку из аэропорта.
При входе персонал тщательно проверил его содержимое и даже сфотографировал чек из магазина в аэропорту, где я его купил. Мне было известно о порядках, поэтому чек я сохранил.
Михаил сидел в саду, в беседке, возле водопада и, как обычно, бесстрастно смотрел на прозрачные потоки воды. На его лысине играли солнечные блики.
— Привет! — подчёркнуто бодро сказал я, — рад видеть! Отлично выглядишь! Смотри, что у меня для тебя есть!
Я достал из пакета и протянул учёному стаканчик мороженого. Тот скользнул по лакомству равнодушным взглядом; тяжело, словно со скрипом, поднял руку и взял стаканчик нетвёрдой хваткой.
— Погодка сегодня отличная, да? — продолжал я, усаживаясь на плетёное кресло рядом, — и тут, возле воды, не так уж и жарко, да? А то внизу такое пекло… и на пляжах не протолкнуться. Не понимаю, почему народ продолжает сюда переться в таких количествах? В Сирии-то куда дешевле! Раньше-то у военных выезда за границу не было, но теперь в дружественные страны — пожалуйста, даже с допуском по форме два! Воентур, ого-го, как поднялся! В прошлом году в Латакии, знаешь, какой отель сдали в эксплуатацию?
Я старался говорить как можно больше. Делиться новостями. Рассказывать про внешний мир. Врачи говорили, что это должно помочь. Какая-то информация всё равно просачивается через слуховой анализатор до создания, которое спряталось глубоко в недрах информационной конструкции мозга.
Я рассказал про Алину. Про то, что она так и не хочет делиться своим прошлым, хотя, конечно, всё вспомнила — как и все, кто вернулся. Я, конечно, не настаивал. Когда мы познакомились — никакого прошлого у неё не было. И я полюбил её такой. А какой-то довесок из прошлой жизни не сможет испортить мне счастье.
Говорил про Пашку. О том, какой он — славный пацан. Что он уверенно произносит слово «мама» и «вотьэтё» — указывая пальцем на то, что его заинтересовало. Врачи всерьёз опасались, что он пострадал, когда Алина болела вирусной гадостью — поэтому в нашем мире она из больницы не вылезала всю беременность. Но обошлось. Тьфу-тьфу-тьфу.
Упомянул Тревора. Он всё ещё ждал экстрадиции. Так же, как и его товарищи, попавшие в «приклады». Им, кстати, повезло меньше: содержали их в тюремном санатории на берегу Волги, где и условия, и специалисты были похуже, чем здесь.