Герои маминых песен-историй большей частью кончали плохо. Так, в одной из них бедный, но благородный юноша полюбил девушку из богатой усадьбы. Ее родители отчаянно противились тому, чтобы влюбленные соединились. Девушка, рыдая, умоляла их, упрашивала, грозя наложить на себя руки, но родичи продолжали стоять на своем. Юноша, видя такое, решил пойти по свету, чтобы добыть славу и богатство. Когда он, в блеске славы и сверкании мундира, возвратился к любимой, было уже поздно. Девушка исполнила свою угрозу, и ему ничего не оставалось, как отправиться на ее могилу.
воскликнул он и, чтобы доказать свою безутешность,
Вот так печально закончилась история двух влюбленных.
Во всех маминых песнях любовь была до гроба. Такой же была и ненависть.
Родители девушки прокляли настырного офицера. В наказание их усадьба сгорела дотла, и они пошли по миру.
Любовные трагедии не слишком интересовали меня. Но мне нравились мелодии, задушевные и простые, и я мурлыкал их вместе с мамой.
Намного интереснее были «криминальные» истории с их изменами, подлостью, отвагой, коварством и убийствами. Особенно хороша была история про красавицу Юлиану.
Как-то Юлиана стирала в Дунае платок, и ее заприметили четыре господина, которые тут же предложили ей уехать вместе с ними.
Девица Юлиана была не прочь, однако ответила господам по существу:
Но девица Юлиана была уж очень хороша собой, и господа поспешили дать ей такой совет:
Девица Юлиана ничего против не имела. Ее скорее беспокоило, как бы это дело половчее обстряпать. Господа с готовностью шепнули:
Братец же, хоть был еще ребенком, почему-то встревожился, и приготовленное блюдо показалось ему подозрительным. Сидя за столом, он справляется у сестры:
Но сестрице до того хотелось отправиться в путешествие, что она сказала, будто хвостик съела сама, а голову выкинула. И братец, поверив, приступает к трапезе. Змеиный яд действует на него как-то странно:
Когда ему стало совсем худо, он попросил коварную Юлиану:
Эта песня всегда доводила меня до слез. Я очень сожалел, что на этом дело кончается. Братец прощается с жизнью, а преступная сестра остается безнаказанной. Я поклялся себе, что бы ни случилось, никогда не поступать так со своим маленьким братцем и клятву, как видите, не нарушаю по сей день.
Мама пела всегда и везде. Так, в разгар сенокоса, когда кончались дрова, я брался за тачку, а мама закидывала за спину корзину, и мы вдвоем отправлялись в господский лес за хворостом; мама пела:
Мне было бы гораздо милее лежать у реки и жарить на солнце свое мокрое от пота тело, а я вместо этого должен был собирать хворост. К потному лицу липла паутина, кусались муравьи, и дела было столько, что не оставалось ни минутки, чтобы поглядеть на белочек.
Но мама не унывала:
Ничего себе отдых! На обратном пути мама кряхтела под огромной вязанкой хвороста, а я толкал скрипящую тачку, накинув на шею поводья. И думал о том, что подобные песенки придумывают господа, покупающие дрова за деньги, так же как картошку и капусту. Они и понятия не имеют, что такое тяжелая тачка, которую надо тащить по растрескавшейся от жары полевой тропинке. Я мечтал, что, когда вырасту, никогда ноги моей в лесу не будет.