Юлька непонимающе обернулась к нему.
– Хорошо, может быть, так даже лучше, – Стас попытался сдержать раздражение. – Пусть между нами не будет тайн. Кстати, третий вопрос касается тебя тоже.
– Третий вопрос? – ничего не поняла Юля.
– Дай мне, пожалуйста, свой телефон и заходи в дом, – разрешил Стас.
– Возьми, – доверчиво протянула ему мобильник Юля. – Только здесь связи нет, я же тебе всю дорогу пытаюсь позвонить.
Стас проигнорировал её и обратился через дверь к Вере:
– Слышишь, мамуля, третий вопрос – почему из двоих детей ты предпочла выбросить меня? А? Не слышу?! Как вы решали? Монетку подбрасывали или в «Камень, ножницы, бумага» играли?
– Мама велела оставить мальчика, а я её не послушала. Я подумала, что мальчик сильнее, а девочке в детском доме будет невыносимо, – из-за двери глухо раздался голос Веры.
– Мама, ты там?! Стас, почему замок на двери?! Открой дверь! – потребовала Юля.
– Юля! Немедленно уходи отсюда! – заорал из комнаты Роман.
– Рома? Роман Александрович? – Юлька принялась дёргать дверь. – Фу! Что тут за вонища? Бензином воняет! Вы канистру перевернули?
– Уезжай домой! – снова прокричал Роман.
– А ты тут не командуй! Это моя сестра, родная сестра! За неё волноваться не надо. О ней есть кому позаботиться!
– Ничего не понимаю?! – разволновалась Юля.
– Я тебе расскажу. Маленькая моя, добрая, наивная сестричка, ты же совсем ничего не знаешь! Ты росла в семье, окружённая любовью, заботой и враньём. Ты не знаешь, на что способны твои замечательные мамочка, папочка и бабуля. К сожалению, мои тоже. Сейчас здесь происходит… суд! Подсудимые – так называемые мама и бабушка. Добрые женщины двадцать шесть лет назад вручили меня в руки нашему недалёкому папе, и он отнёс меня на ближайшую помойку, потому что два ребёнка, заметь, вполне себе здоровых, это многовато, дороговато и тяжеловато. Короче, один лишний. Я лишний! Папа не стал утруждать себя, нести ребёнка к роддому, детдому, любому дому. Меня, как ненужную вещь, как мусор, как слепого котёнка, выбросили на помойку. Я должен был там сдохнуть от холода, или меня бродячие собаки должны были сожрать! Мне интересно, как вам спалось в ту ночь? Сладко? Мамуля? Я не слышу!
Из-за двери не было слышно ни звука. Роман смотрел на Веру, он понимал, то, как они поступили с маленьким Стасом, ужасно, но почему-то ему было её жаль. Она плакала и не осознавала этого, не рыдала, не всхлипывала, не вытирала слёз, они просто катились по щекам. Она не оправдывалась. Роман подумал, что вся её жизнь стала платой за слабость, которой она поддалась в самом начале своей взрослой жизни.
– Молчит, мамуля, – пожал плечами Стас и вопросительно посмотрел на Юльку. – Неужели ей нечего сказать? Представь моё изумление, когда бабушка мне, сироте с помойки, вдруг дрожащим голосом рассказывает эту глупейшую историю о похищении в роддоме! Искали, платили, рыдали! Крокодиловыми слезами вы рыдали! Но милая бабушка всех вокруг считает идиотами. Зачем напрягаться, выдумать что-то мало-мальски правдоподобное? Если бы вы знали, как мне хотелось положить одной очередью вас всех, прямо за вашим богатым столом! Чтобы ваши морды лежали в салатах и осколках дорогих сервизов! Чтобы ваша кровь перемешалась с помидорами. Но это было бы слишком просто. Я хочу, чтобы вы мучились и знали за что. Это справедливо. Я ведь вас даже не искал, меня к вам привела сама жизнь. Значит, я прав, я имею право и должен вас наказать!
Юлька пыталась и не могла осознать происходящее. Верила и не верила. Волной накрыл страх. Но она не понимала, что её пугало больше – варварство и жестокость родных или неизвестно откуда появившееся окаянство, рвущееся из Стаса. Окаянство злое, бесстрашное, бесшабашное. Стас сказал, что она росла окружённая любовью и заботой. Оказывается, за время знакомства Юлька только слушала Стаса, а о себе почти ничего рассказать не успела. Он ничего не знает о ней. В её жизни любви было так же мало, как и заботы. Вот только вспоминать об этом сейчас совсем не хотелось. Больше того, это совершенно не имело значения. Юльке было плевать, любят её мама и бабка или нет. Лишь бы они были! Просто жили дальше!
– Стас, – преодолевая страх и появившееся отвращение, Юля подошла к нему, – то, что они сделали, ужасно, жестоко и несправедливо. Мне очень жаль, лучше бы я оказалась на твоём месте. Но я знаю, что мама всю жизнь помнила и думала о тебе. Каждую секунду! И страдала… Больше наказать её уже невозможно. Если бы она могла что-то изменить, непременно сделала бы это.