– Стас, Стас! Пожалуйста! Не надо! Пожалей их! Ты уже и так всех наказал! Они раскаялись! Ты же не дал им слова сказать! Они так жалеют обо всём, что натворили! Мама всю жизнь, каждую минутку о тебе думала! Ты же мне веришь! Я твоя сестра!
Юлька бегала за ним, хватала за руки, пыталась вырвать канистру, вешалась ему на шею, падала. Стас нетерпеливо отмахивался от неё. Он грубо выволок из багажника полуживого от жары Кирилла, затащил на веранду и бросил его там связанного.
– Прекрати истерику! – он схватил Юльку за плечи и затряс. Потом сильно ударил по лицу, и Юлька обмякла в его руках. Он оттащил её в машину, посадил на переднее сиденье. А затем поджёг дом. Пламя мгновенно взвилось в небо. Стас с удовольствием бы постоял немножко и полюбовался пожаром, зрелище впечатляющее, и начинка у пожара что надо. Но оставалось ещё много дел. Он отогнал от дома на безопасное расстояние BMW и машину Романа, чтобы летящие головёшки или пожарные не испортили их. Всё-таки автомобили денег стоят. Менты подумают, что Кирилл привёз свои жертвы на BMW. Бесчувственную Юльку он повёз домой на её машине. Он не боялся, что кто-то из стариков, живших в деревне, запомнит машину. Вряд ли они разбираются в иномарках, да и кто вообще станет слушать старых маразматиков? Сколько им там машин померещилось? Две, три, пять…
Глава 10. После трудов неправедных
Стас вернулся домой. С этого дня своим домом он считал особняк Чечёткиных. Здесь всё принадлежит ему. Он не торопился. От вступления в роль хозяина нужно получить удовольствие. Помыл машину. Это было необходимо сделать, машина в пыли, сразу видно, что была где-то за городом. На этом с уничтожением улик было покончено. У него было внутреннее убеждение, интуиция подсказывала, и он склонен был ей доверять, что опасаться нечего. Шарить и что-то искать в доме нет никаких предпосылок. Конечно, кто-то из полиции скоро явится сюда, может быть, сначала позвонят, сообщат о постигшем его несчастье. Стас немного погримасничал перед зеркалом в ванной, репетируя ошеломлённое неверие при известии о смерти родных, переходящее в шок, затем в безутешную скорбь и, наконец, в глубокий траур. Траур – это через недельку после скорби. Сейчас шок и скорбь, шок и скорбь! Он радостно засмеялся. Набрал джакузи, щедро налил туда пены, полежал, потом накинул белоснежный банный халат Вадика. Грязные вещи пришлось самому отнести в прачечную. Стас подумал, что первым делом необходимо будет завести себе прислугу. Кто-то должен вытирать мокрый пол в ванной, подбирать грязное бельё, стирать, убирать, готовить и накрывать на стол. После ванны Стас почувствовал усталость, приятную усталость вкупе с удовлетворением от хорошо сделанной работы. Как, например, утомлённый строитель получает удовольствие, когда смотрит на дом, построенный своими руками. Всё получилось даже лучше, чем он рассчитывал. У него появилась счастливая возможность не просто отомстить, но и высказать своим заклятым родственникам всё, что копилось в нём столько лет, ярилось и бушевало. Потом он ещё не раз будет вспоминать и смаковать подробности сегодняшнего дня. А сейчас, пока есть время, он имеет право расслабиться и восстановить силы. На кухне он нашёл хлеб, испечённый утром Верой к завтраку, достал из холодильника мясную нарезку. Потом спустился в винный погреб, долго выбирал бутылку. Хотелось выпить чего-то дорогого, всё равно чего – вина или коньяка, главное – дорогого. Жаль, что на бутылках отсутствовали ценники. В результате выбрал бутылку красного вина, достаточно затёртую, чтобы быть старой и дорогой. Вадик держал дома приличную винную коллекцию, коньяки там тоже водились. Но это была дань моде. Вадик предпочитал водку и пиво, можно вместе, можно из ближайшего гастронома. Дорогие напитки ему в горло не лезли, было жаль потраченных денег. Короче, Вадик был безобразно прост для своих денег. Он не понимал вкуса жизни. Стас понимал. Он устроился в кресле в гостиной с бокалом вина и деликатесами на блюде и расслабился в тишине и покое дома. Вечерело. Не хватало только тихой музыки, чего-нибудь этакого, классического, скрипки или фортепиано. Но пока в этом доме ничего такого не завелось, Вадик любил шансон.
Расслабиться не получилось. Откуда-то из глубины дома раздались приглушённые удары. Юлька вела себя неправильно. Он привёз её домой и был вынужден запереть в подвале в кладовке. Пожалел, не стал связывать и затыкать рот скотчем, хотя она этого заслуживала. Чуть не выпрыгнула на ходу из машины, когда пришла в сознание по пути домой, и теперь барабанила в дверь со всей силой. Придётся связать, нельзя, чтобы её в таком состоянии нашли полицейские. Вот и будет ей наказание, пусть помёрзнет там связанная, голодная и чумазая. Своим поведением она его огорчает, разочаровывает. Она же его родная кровь, она должна не просто его понимать, должна чувствовать. Это когда брат споткнулся, а у сестры нога заболела. Вот как должно быть! А она устроила отвратительную истерику. Но Стас готов списать её поведение на пережитый стресс. Всё-таки по его плану она не должна была присутствовать при казни. Она бы оценила его ум и изобретательность позднее. Он выдавал бы ей правду дозированно, в красках, в лицах. А сейчас он успокаивал бы её на похоронах, держал за руку, сидел у постели, стирал слёзы с лица. И она всё больше и больше привязывалась бы к нему. И, конечно, она не должна была узнать про то, как он её пугал, жаль, что он так некстати сболтнул про эти письма. Но он это делал только ради неё, ради её блага. Она успокоится, и они заживут вместе в этом чудесном доме, будут тратить папины денежки. Стас будет её баловать, и она будет только его, его девочкой.