На якорь мы стали в узкой бухточке. Над самой водой свешивали ветви старые дуплистые вербы. У них были такие корявые, скрученные-перекрученные стволы, будто деревья от долгого и слишком уж близкого соседства с водой заболели ревматизмом.
— Кто подежурит? — Отец вытащил из рюкзака чистую рубашку, встряхнул н, поморщившись, сунул назад — мятая, словно теленок изжевал. — Ладно, сойдет и так, не на свадьбу, — буркнул он.
— Я, — напросился Жека. — Ребята с Тараканом и без меня общий язык найдут, почитаю лучше.
Жека читал все ту же увлекательнейшую книгу под названием: «Автомобиль „Москвич“ модели 407. Конструкция и техническое обслуживание». Ну, как не пойти навстречу такому целеустремленному человеку!
Подъезд к дому «дяди Клавы» был со стороны деревни. Хорошо накатанная дорожка ответвлялась от проселка и упиралась в высокие ворота, как веснушками, осыпанные черными шляпками болтов; слева к воротам лепилась калитка, окованная полосками железа. Все добротное, тяжелое, ставленное на века.
Отец толкнул калитку, и мы вошли во двор.
Двор размером с футбольное поле делился на две неровные части плетнем. На меньшей, прилегавшей к дому, вдоль противоположной стороны забора, стояли в ряд рубленый сарай, обтянутый толью навес и низенькая хатенка с высокой трубой — баня. Немного сбоку — колодец с воротом, на добела выскобленной скамеечке стояло окованное толстыми обручами ведро с водой: вдруг нестерпимо захотелось пить. Чуть в сторонке — сложенная из кирпича печурка. Печурка топилась, две женщины в сарафанах колдовали над кастрюлями. Мужчина в пижаме сидел на корточках перед открытой дверцей и подкидывал в огонь щепки. У крыльца играли ребятишки лет четырех-пяти.
За плетнем с нацепленными на палки глиняными гладышами тянулся молодой сад. Под ближней к нам яблоней виднелся стол, накрытый белой скатертью и уставленный всякой снедью. «Дядя Клава», Африкан Гермогенович, Африкаша, толстая женщина в цветастом платье и толстая девчонка в сарафане ужинали.
Но все это мы рассмотрели потом, а вначале, когда вошли, я, например, вообще ничего не увидел, кроме оскаленной и жаркой собачьей пасти. Бурая овчарка с белым треугольником на груди беззвучно рванулась к нам, но короткая цепь отбросила ее назад, к конуре. Она перевернулась в воздухе и снова прыгнула — так и клацнули желтые клыки! — и столько силы, столько ярости было в ее прыжке, что, казалось, вот-вот лопнет цепь или ошейник, и пес бросится на нас.
— Джек, назад! Назад, тебе сказано! — «Дядя Клава» встал из-за стола и неторопливо направился к нам: красный, будто распаренный, все в той же зеленой, расстегнутой на груди тенниске, в темно-синих штанах-галифе и в хромовых сапогах. Он не семенил, как Африкан Гермогенович, ставил ноги твердо, вбивая каблуки в землю, и прищуренные глаза его смотрели спокойно, выжидающе.
Овчарка глухо заворчала и попятилась. «Дядя Клава» потрепал ее по жесткому загривку.
— Зачем пожаловали? Ежели насчет дачи, то не могу, до конца сезона все сдадено. — Он прикидывался, что впервые нас видит. — Попытайте по селу, может, где пристроитесь.
— Нам дача не нужна, — ответил отец. — Мы так… в гости. Или не ждал?
— Незваный гость хуже татарина, — ухмыльнулся он и открыл калитку. — Скатертью дорожка.
— Вон ты какой, Клавдий Боровик… — Отец весь подобрался. — Думаешь, что и управы на тебя но найдется?
— Глеб Борисыч, дорогой, какими судьбами! — послышалось радостное восклицание. Африкан Гермогенович в своем неизменном полотняном пиджаке колобком катился через двор, сладко жмурясь и облизывая жирные губы. Он с жаром потряс отцу руку и подмигнул нам. — А я гляжу, понимаешь, кто там препожаловал? А это ты! Да не один — с целым выводком. Проходите, дорогие вы мои, знакомьтесь… Клавдик, брат мой младший.
— Уже знакомы. Удосто…
— Вот и распрекрасно, — перебил отца Африкан Гермогенович. — Путешествуете, значит?! Хорошее мероприятие. Вот бы всех башибузуков с нашего двора пособирать да в лес, да на речку… Все бараки на плоты поотдавал бы! А то, которые в лагеря не поехали, только фулиганят… У нас же, понимаешь, чистый рай для всяких путешествиев! Какие места есть…
— Одним сегодня меньше стало. Ваш брат, Африкан Гермогенович, постарался. Сколько он рыбы сегодня за Глуховским перекатом уничтожил — никто и сосчитать не сумеет. Судить его будем.
«Дядя Клава» коротко засмеялся.
— А ты сначала докажи, потом пужай.
— За тем и пришел, чтоб доказать.