Мария Гламазда
Солнечный круг
Однажды, почти столетие назад, маленький мальчик Костя Баранников, после объяснений ему значения «всегда», написал:
«Пусть всегда будет солнце!
Пусть всегда будет небо!
Пусть всегда будет мама!
Пусть всегда буду я!»
Прошли десятки лет и с этим четверостишием напишут песню «Пусть всегда будет Солнце». Все, кто еще застал в том или ином состоянии, хромом или сильном, Советский Союз, прекрасно ее помнят. И я помню.
«Солнечный круг, небо вокруг
Это рисунок мальчишки
Нарисовал он на листе
И подписал в уголке…»
Мне 5 лет. Я стою в ненавистном желтом коротком платьице и пою эту песню с мальчиком из группы. Мы – солисты. Стоим впереди нашего детсадовского хора, держим плакат – вроде как рисунок того самого мальчишки. Помню хорошо этот плакат. Солнце на нем и радуга. Яркая такая, красивая. Я в задумчивости. Настолько, что пропускаю вступление и начинаю петь с опозданием. Ушла в себя, так сказать. Со мной это частенько случалось.
Так мне нравится эта песня, и стоять впереди всего хора мне нравится. Но вот платье… Платье это желтое! Нет, то, что оно желтое – ничего, терпимо, хотя я, пятилетний интроверт, предпочитаю синий, серый и черный. Карманы на платье были красными в виде помидорчиков. Мама их отпорола. Ну, какое солнышко с помидорами. Закидали, что ли, солнышко помидорами – «не такое солнышко, не соответствует ожиданиям партии». Карманы отпороли, но все равно платье мне не по душе. Дома скандал, рыдаю – платье не нравится! Оно – не мое! Это платье сестры. 90-й год, развал в самом расцвете. Мама больше не работает в НИИ. Мы живем очень скромно. Да что уж там, мы – вегетарианцы поневоле. Но мне не было это важно. Мне важно, что платье – не мое. Я любила только свои вещи. Вот это было это важно. Мне, 5-летнему ребенку.
Что знает 5-летний ребенок о гордыни, о том, что просто нет возможности купить ткань или просто найти эту ткань? Но так важно иметь «свое».
«Пусть всегда будет солнце!
Пусть всегда будет небо!
Пусть всегда будет мама!
Пусть всегда буду я!» – пели мы уже всей группой.
Припев мне особенно нравился. Он прям отражал мой внутренний мир. И к маме я была привязана сильно. Хотя это не было заметно – я всегда убегала от нее. Но при мысли, что мамы вдруг не станет, а мысли такие часто были, я переставала дышать. В районе солнечного сплетения, или манипуры-чакры (это-то точно все знают), все сжималось до острия копья. Это как-то отложилось с пеленок – мамы почему-то может резко не стать. Знаете, тяжеловатый груз для ребенка. Может поэтому своему сыну я часто говорю, что я всегда рядом, даже если далеко.
«Милый мой друг, верный мой друг,
Людям так хочется мира.
И в тридцать пять сердце опять
Не устает повторять…»
Знаете, некоторые мудрые люди говорят, что взросление человека, настоящее, когда гормоны уже перекипели в наваристом борще и этим борщом, у кого-то насыщенным, у кого-то постным, у кого-то пересоленым, у кого-то – с перчинкой, ты угостил или случайно облил встречных тебе людей, происходит около 30 лет. Вот тогда ты, наигравшись, уже как-то по-другому относишься к жизни, к родителям, к дружбе. У многих в этот период происходят важные события. Не знаю, как у вас, у меня прямо с дня тридцатилетия другая жизнь началась.
Мне всегда хотелось быть старше, я почему-то чувствовала себя «взрослее и мудрее», возможно, потому что я – поздний ребенок, росла в окружении тех, кто годился мне в привычной социальной среде в бабушек и дедушек, и я всегда была достаточно взрослой и серьезной (с виду).
В 35 мы вроде как уже понимаем, что такое – верный друг. Да? А как понимаем? Да часто – когда познаем, что такое друг «неверный». Даже нет, не так. По-настоящему познаем, что такое верный друг – когда сами проходим через опыт предателя. Проходим, осознаем, делаем урок из этого. И только тогда мы можем осознать, что такое – верный. Слово какое чудесное – верный. Смысл какой глубокий. Этимология проста и глубока – верный от Веры (и религия тут абсолютно не при чем!).
Людям так хочется мира… Хочется мира до жути. Хочется спокойствия. Радости. Хочется в те моменты, когда беда здесь, рядом. Когда она бежит с оружием в руках, или летит, вызывая жуть и страх своим свистом. Когда он есть – мир, мы не чувствуем его, как и голод, когда только что насытились. Не ценим его. Беда – далеко, не со мной беда. А значит – я спокоен.
« и в 35 сердце опять