И всё-таки она была там. Её вызвали в камеру хранения.
— Гражданка, что это у вас в картонке? — с подозрением спросил кладовщик.
— Как что? Моя шляпа.
— Интересная шляпа, которая хрюкает. И запах от этой шляпы — хоть убегай. Не верите — убедитесь. Мама развязала картонку и ахнула.
На дне её копошилось что-то невообразимо грязное, колючее, облепленное бумажками и соломинками.
— Ёж! — Мама схватилась за голову. Кладовщик раскрыл рот от изумления…
Что делать со зверьком? Выбросить? Самое правильное было бы поступить именно так.
И всё-таки мама ежа не выбросила. Теперь, когда Вовки с ней не было, она не могла этого сделать. Ведь это был Вовкин ёж.
И мама унесла картонку к себе в комнату.
Бедная мама! Она снова должна была ездить по детским комнатам, звонить в отделения милиции, искать и надеяться. А надежд становилось всё меньше и меньше…
Когда мама, вычистив картонку и накормив ежа, вышла в вестибюль, к ней обратилась женщина в форменной фуражке и что-то сказала.
Мама безучастно кивнула.
Женщина засмеялась и громко повторила, почти крикнула:
— Вас ждут. Вон — сзади.
Мама обернулась, и в ту же минуту, отпустив руку какого-то моряка, к ней на шею кинулся Вовка.
В путь!
Для радости тоже нужно время. Прошло два дня, прежде чем мама пришла в себя и решилась ехать дальше.
К Иркутскому вокзалу подкатил, сияя стеклом и зеленью вагонов, скорый поезд.
По ступенькам в вагон весело поднялась мама с Вовкой. Следом за ними втащил чемоданы Фёдор.
Паровоз дал гудок. Поезд тронулся.
За окном поплыли перронные столбы, светофор, городские дома. Следом потянулись новостройки, блеснула река с чёрным полукольцом плотины.
Когда поезд проходил мимо Курятни, Вовка не удержался и выглянул в окно.
Бульдозеры кончали сносить посёлок. Они подошли уже к самому базару.
На том месте, где ещё вчера стоял Гришкин дом, ровной полосой тянулась отутюженная машинами, очищенная от гнили и мусора земля.
ГЛАВА ПЯТАЯ
В ПОЕЗДЕ
Первый день
Итак, они ехали вместе.
— Мне в Новый порт, вам в Новый порт — берём билеты заодно, а? — предложил в Иркутске Фёдор, и мама охотно согласилась.
Вообще она не знала, как и чем отблагодарить Фёдора.
— Если бы не вы… — без конца повторяла она, и каждый раз в её глазах появлялся испуг.
Но больше всех был доволен попутчиком Вовка.
— Дядя Фёдор, он всё-всё может, — шептал Вовка маме. — Знаешь, как он на кране работает? Захочет — самую мелкоту — даже нашу картонку — раз! — и подцепит.
При слове «картонка» мама улыбнулась. Она ждала, что Вовка, наконец, не выдержит и выдаст тайну.
Но сын тайну не выдавал.
«Там он или нет? — думал Вовка, искоса поглядывая на картонку. — Надо посмотреть. Хотя бы мама куда-нибудь вышла!»
Однако мама никуда не выходила, а картонку задвинула далеко под лавку.
В купе, кроме мамы, Вовки и Фёдора, ехал ещё один пассажир.
Он был неразговорчив, толстонос и, несмотря на жару, обут в толстые серые валенки.
— Зачем они ему? — удивлялся Вовка.
Поезд, отъехав от Иркутска, помчался по берегу Байкала— громадного, как море, озера. Вагон то нёсся почти у самой воды, то врывался в тёмные, полные паровозного дыма туннели.
Толстоносый один не считал вслух туннели и не восхищался озерем-морем. Когда стемнело, он стянул валенки, аккуратно положил их под лавку и лёг.
— Хрр-р… хрр-р… — раздалось через минуту.
Фёдор покосился на маму и ткнул толстоносого кулаком вбок. Тот недовольно хрюкнул, отвернулся к стене, натянул на голову одеяло.
Мама пожала плечами и вышла в коридор.
Вовка моментально нырнул под лавку.
Картонка стояла в самом дальнем углу. Он пошевелил её — тихо. Приподнял крышку, осторожно сунул руку внутрь. Пусто!
Расстроенный пропажей, Вовка вылез из-под лавки, скрючился у окна и до самой ночи ни с кем не разговаривал.
Ночь он спал плохо.
Валенки
Разбудила Вовку утренняя возня в вагоне.
Поднялись все. Мама, напевая песенку, хлопотала у столика. Фёдор, в одной тельняшке, с полотенцем на шее, сопел и приседал в проходе между лавками, — делал зарядку. Толстоносый лёжа завязывал шнурки галифе.