- Однако... - Кевин пристально вглядывался в фотографии.
- Я думаю, нам всем пора спать, - вмешалась миссис Дэлевен. - Мег, если ты жаждешь досмотреть до конца этот шедевр кинематографии, то можешь это сделать утром.
- Но уже самый конец! - воскликнула Мег.
- Я посижу с ней, а потом мы вместе поднимемся наверх, - пообещал Кевин.
Пятнадцать минут спустя, когда от злобного Чаки отделались (по крайней мере до следующей серии), брат и сестра разошлись по своим комнатам. Но сразу заснуть Кевину не удалось. Он лежал в кровати и долго еще прислушивался к порывам ветра и шелесту листвы, думая о том, как камера может выдавать одну и ту же фотографию и что сие может означать. И уже почти во сне понял, что решение давно принято: он оставит полароидную камеру "Солнце" у себя, во всяком случае, на какое-то время.
Эта камера моя, подумал Кевин, повернулся на бок, закрыл глаза и через сорок секунд крепко спал.
ГЛАВА 2
Среди тиканья и таканья никак не менее пятидесяти тысяч часов, не обращая на них ни малейшего внимания, Реджинальд "Поп" Меррилл с помощью прибора, отдаленно напоминающего офтальмоскоп, просвечивал внутренности полароидной камеры "Солнце-660". Очки Поп сдвинул на лысый череп: вблизи он прекрасно видел и без них.
- Ага, - изрек Поп и выключил свет.
- Значит, вы нашли дефект? - обрадовался стоящий рядом Кевин.
- Нет. - Поп Меррилл захлопнул крышку над гнездом для кассеты. Понятия не имею, в чем дело. - И прежде чем Кевин что-то сказал, часы начали отбивать четыре часа, так что не оставалось ничего другого, как помолчать.
Я должен об этом подумать, сказал Кевин отцу в тот день, когда ему исполнилось пятнадцать лет. Эта фраза удивила их обоих. Кевин с детства не обращал внимания на вещи, и мистер Дэлевен уже убедил себя, что сын никогда думать о них не будет. Как часто родители и дети убеждены в том, что их поведение и образ мышления никогда не изменятся, соответственно и их взаимоотношения навсегда останутся такими, как есть... Значит, детство продлится до скончания веков. Фраза "Я должен это обдумать" несла в себе намек на потенциальное изменение в их взаимоотношениях.
Более того, до своего пятнадцатилетия Кевин едва ли не все решения принимал, основываясь на интуиции, а не на логике (и относился к тем счастливчикам, кого интуиция практически никогда не подводила, другими словами, обещал вырасти в такого человека, какой обычно сводит с ума здравомыслящих людей). Именно потому, неожиданно для себя, оказался в положении буриданова осла, не знающего, с какой охапки сена начать трапезу.
С одной стороны, Кевин мечтал о полароидной камере и получил ее на день рождения. Но, черт побери, он хотел иметь полароидную камеру, которая бы нормально работала.
С другой стороны, его заинтриговало предположение Мег о том, что камера заколдована и что это проявление сверхъестественного.
Конечно, у младшей сестры хватало закидонов, но вот дурой Кевин ее не считал и твердо знал, что Мег употребила этот термин не с бухты-барахты, а вполне осознанно. Отец, предпочитавший все выверять согласно логике, пренебрежительно фыркнул, а вот Кевин так поступить не мог... пока не мог. И еще одно слово произнесла Мег Удивительное, магическое слово. Оно занозой застряло в его мозгу.
Я думаю, это Знамение.
Кевина не могло не удивить, что только Мег хватило ума, да и смелости тоже, сказать то, о чем наверняка подумали втайне и они, глядя на странные фотографии, вылетевшие из полароидной камеры. Хотя, по правде говоря, ничего странного в этом не было. Религию Дэлевены не жаловали. В церковь на Рождество они ходили раз в три года, когда тетя Хильда проводила рождественскую неделю с ними, а не у других родственников, а также на венчания и похороны, которые случались очень и очень редко, но не более того. Если кто и верил в невидимый мир, так это Меган. Не случайно она не могла оторвать глаз от шагающих трупов, оживших кукол и автомобилей, которые начинали ездить сами по себе и давить не понравившихся им людей.
Родители Кевина не питали слабости и к оккультным наукам. Они никогда не читали гороскопы в газете, не принимали кометы или падающие звезды за некие знаки от всевышних сил. И если какая-то семейная пара видела на энчиладе [Блинчик из кукурузной муки с мясом, сыром и перцем.] лицо Иисуса Христа, то Джон и Мэри Дэлевен - только засохшую энчиладу. Поэтому не стоило удивляться тому, что Кевин, который никогда даже не представлял себе человека на луне, потому что отец и мать не удосужились помечтать с ним об этом, не смог разглядеть нечто сверхъестественное.
Например, Знамение в полароидной камере, выдававшей одну и ту же фотографию, где бы ни производилась съемка: в доме, на улице, при ярком солнце или в темном-темном шкафу. Пока Кевину не указала на это сестра. Та самая сестра, которая написала письмо знаменитому хоккеисту и получила цветную глянцевую открытку с автографом, изображающую парня в залитой кровью маске вратаря.
И теперь Кевин уже не мог не думать о словах сестры. Наверное, зная это свойство человеческой психики, Достоевский, этот умный русский старик, однажды сказал своему брату, когда они оба еще были молодыми умными русскими: "Постарайся ближайшие тридцать секунд не думать о синеглазом полярном медведе".
Вряд ли кому удастся выполнить подобную просьбу.
Вот Кевин и проходил два дня с этой занозой в мозгу, пытаясь прочитать иероглифы, которых не было, пытаясь понять, чего же он хочет больше: получить нормальную камеру или засвидетельствовать Знамение. Другими словами, выбирает он "Солнце" или... человека на Луне.
К концу второго дня (даже у пятнадцатилетних, явно тяготеющих к логике, на решение дилеммы редко уходит больше недели) Кевин понял, что хочет взять человека на Луне... хотя бы на испытательный срок.
К этому решению мальчик пришел на последнем уроке и, когда звонок возвестил о его окончании, подошел к мистеру Бейкеру, учителю, которого уважал более остальных, и спросил, не знает ли он человека, который чинит полароидные камеры.
- Не просто обычного мастера по камерам, - объяснил Кевин. - Скорее... ну, вы понимаете... знающего человека.
- Философа фотоаппарата? - спросил мистер Бейкер; уважение Кевина к этому учителю в немалой степени основывалось на умении последнего именно таким образом ставить вопрос. - Мага затвора объектива? Алхимика диафрагмы? Муд...
- Человека, который многое повидал, - уточнил Кевин.
- Поп Меррилл, - без запинки ответил мистер Бейкер.
- Кто?
- Ему принадлежит "Империя изобилия".
- A, тот магазин...
- Да, - заулыбался мистер Бейкер. - Тот магазин. Если, конечно, ты ищешь мистера Умельца.
- Наверное, он-то мне и нужен.
- У него там есть все, что только возможно, - добавил мистер Бейкер, и Кевин не мог с ним не согласиться.
Хотя он никогда не бывал в магазине, но мимо "Империи изобилия" проходил пять, десять, а то и пятнадцать раз в неделю (в таком маленьком городке, как Касл-Рок, мимо всего проходишь не один раз) и заглядывал в витрины. И чего там только не было! Но мать как-то пренебрежительно назвала "Империю изобилия" магазином старья, а отец уточнил, что мистер Меррилл заработал деньги, "обдирая летних туристов", поэтому Кевин туда не совался. Если бы речь шла только о "магазине старья", обязательно зашел бы. Но подражать туристам, приезжающим в Касл-Рок каждое лето, и покупать что-то в магазине, где туристов обдирали... только не это. Не мог же он прийти в школу в блузе и юбке. Туристы могли делать все, что им заблагорассудится (и делали). Они же все сумасшедшие, и вели себя соответственно. Сосуществовать с ними - само собой. Но подражать им? Нет, нет. Только не это.
- Все, что только возможно, - повторил мистер Бейкер, - и большую часть из того, что продается у него в магазине, мистер Меррилл починил сам. Он думает, что избранная им манера поведения, вид чудака, очки на макушке, шутки дурачат людей. Как бы не так! Никого из тех, кто его знает, этот Умелец не одурачит. Я думаю, что вообще мало кто считает этого мистера простаком.
- В каком смысле?
Мистер Бейкер пожал плечами. Легкая улыбка заиграла у него на губах.