Изольда Курц
«Солнечный призрак»
Isolde Kurz
«Der Sonne-Geist»
(Słoneczna mara) (1905)
В последний вечер перед отъездом все собрались во Флоренции — компания немецких приятелей, проводивших зиму в Италии, и скитавшихся по ее поверхностно знакомым дорогам. Все уже набрались впечатлений и тосковали по дому. Неустанное, не умещающееся в словах удивление медленно, но верно перерастало в скуку. Страна, поначалу вызывавшая бурю восторгов, начинала раздражать, когда выяснялось, что жизни не хватит, чтобы оценить все ее богатства.
Выразителем этой подавляющей атмосферы стал молодой художник, отличавшийся необычной проницательностью. Он в своих путешествиях забирался дальше других.
Он не хотел бы жить в стране, когда все уже завершено, это обескураживает и подавляет.
На каждом шагу нам закрывают дорогу мертвецы, и знаменитое двустишие Шиллера приобретает обратный смысл: им принадлежат часы, а живые не правы.
— Итальянское приключение, — вмешалась молодая дама, — это не приключение, а своего рода стаффаж[1], объект для осмотра. Нет возможности проникнуть внутрь, в лучшем случае удастся осмотреть с разных сторон. Предпочитаю наши немецкие дубравы с их влажными мшистыми коврами и звенящими ручьями. Они нам ближе и говорят на нашем языке. Есть ли что-то более высокомерное, чем эти замкнутые в себе пинии и кипарисы, будто бы говорящие вам: «Отцепись, у нас нет ничего общего» или вообще игнорирующие ваше присутствие.
— Я, — ответил ей кто-то, — не могу ни в чем упрекнуть Италию, за исключением того, что здесь слишком светло, и солнце проникает даже в мельчайшие щели. Ничто не спрячется, нет ни малейшего мрачного закутка, нет места призракам, бледным огонькам и гномам. Я не хотел бы жить в стране, где нет привидений.
— А что, в Италии нет призраков? — стали вопрошать остальные.
— Абсолютно. Могу позвать молодого человека, возившего нас в Маремму. Когда мне выпадал случай посидеть возле него на козлах, то я расспрашивал кучера об историях из страны духов. Сначала парень не мог понять, о чем речь. Все стало проще, когда я объяснил ему, что такое духи — вернувшиеся души умерших. Он удивленно посмотрел на меня и отрицательно замотал головой. Он сказал, что в окрестностях его родной Сиены ничего о подобных вещах не слышали. Мертвые спокойно покоятся в местах погребения. Вдруг он что-то вспомнил и добавил: «Сейчас я припоминаю, что когда был мальчишкой и ходил в школу, слышал что-то такое — как же его звали — Лазарь кажется, он восстал из мертвых. Но нельзя верить тому, что люди напридумывают».
Все рассмеялись. И тут заговорил мужчина, до этого сидевший молча. Его слушали внимательно — он был чудаком и открывал рот только тогда, когда ему было что сказать. К тому же, он жил в этой стране, известной остальным по поспешным поездкам, без малого 20 лет.
— Нет призраков? — медленно и монотонно начал он. — Пожалуй, если вы говорите о серых или черных тенях в полночь, то я должен с вами согласиться: их здесь нет, их бы тут же спалило солнце. Вот если бы вы послушали моего совета и провели бы в Италии лето, вместо того, чтобы убегать с приходом жары, вы бы увидели, что такое местные призраки. — Он говорил низким гипнотизирующим голосом.
— Духи в разгаре лета? — раздались голоса, в которых угадывалось сомнение.
— Конечно. Дело в том, что вы не можете освободиться из-под гнета привычных представлений. Если слышите о духах, то думаете о зимних вечерах, заснеженных полях, буре, темноте и полночи. Тогда появляются неуверенные ползучие тени, сами боящиеся живых больше, чем люди этих обитателей сумерек. Здесь ночь не является оплотом тишины и спокойствия, она принадлежит живым, и полна веселья и музыки. Пусть кто-то покажет мне хотя бы одного размытого полуночного призрака, что мог бы в ужасности потягаться с белым привидением полдня. Как убежать от солнечного призрака, если он настигнет меня даже в выжженной Солнцем и не знающей тени Кампании, уставиться на меня своими холодными выцветшими глазами моряка, вобравшими в себя бескрайние просторы пустынь и океанов? Лучше всего этот дух чувствует себя в пору летнего солнцестояния, в полдень, под оглушающие песни цикад, среди золотисто-желтых полей пшеницы, когда воздух дрожит от жары и даже жаворонки умолкают. Он живет на берегу моря, где раскаленный песок отражает свет, как зеркало. Обычно призрак прилетает из Африки, по дороге дыша жаром в лица моряков, ошеломленно стоящим на палубах. На его пути не расцветет ни один цветок, не зазеленеет ни малейшая травинка. И тем не менее, этот призрак так же красив, как и жесток. Вблизи я его видел дважды, первый раз — в Пизе. Вам знакома Пиза? Конечно, нет, вы ее видели только в дождь. Представьте себе площадь перед собором, раскаленную от солнца, удаленную от шумной толпы, прекрасные камни, увитые лозой поражают воображение неземной красотой, переносящей реальные вещи в сферу сверхъестественного. Мраморная сказка, окаменевший сон наяву на изумрудно зеленом лугу. Бросающая вызов законам равновесия, беспокоящая глаз кривая башня, кафедра и баптистерий ослепительно белые, как снег, за ними кладбище, а еще дальше — темная городская стена — граница мира. Воздух в этой поре легок, как эфир, а из земли, кажущейся неосязаемой, появляются призраки, чтобы усесться возле кладбищенских ворот. Это наиболее подходящее место для солнечного призрака, его метрополия. Там впервые я узнал жуть этого привидения из адских глубин. Но это еще ничего — через несколько лет я встретил его в долине Пизы. — Он вдруг умолк, погрузившись в воспоминания, как это часто бывает с отшельниками, привыкшими разговаривать сами с собой.
1
Стаффаж — в пейзажной живописи небольшие фигуры людей и животных, изображаемые для оживления вида и имеющие второстепенное значение