— Дальше, что было дальше? — раздались выкрики со всех сторон.
— Не могу об этом рассказать, это состояние, а не конкретное происшествие.
Поскольку вся компания настаивала, он в конце концов уступил и стал рассказывать:
— Это было весной в годах 80-х. В один прекрасный день — как и каждый год в эту пору — я отправился в поход, чтобы проветрить и прогреть промерзшее за зиму тело. Из Сан-Касиано я вышел без конкретно намеченного маршрута, увековечивая в этюднике дворец, виллы, фантастические каменоломни и группы деревьев. Ночь я провел в придорожной корчме, покинутой мной еще до рассвета. Ничего нет прекраснее, чем прогулка холодным утром по пустынным проселочным дорогам, когда небо еще серо, а золотистое W Кассиопеи подмигивает вам будто из-за газовой занавески, пока над восточными холмами не появится розовая полоска, предвещающая появление солнца, разгоняющего стада туч. Fiat lux[2]— как описал это явление Микеланджело — повторяется каждое утро с обычной неожиданностью. Замысел творца виден как на ладони, когда соревнуются стихии, и свет отделяется от тьмы. Трудно передать, как много счастья теряет человек, который пролеживает рассветы в постели.
Вскоре я добрался до места, где пейзаж постепенно переставал быть флорентийским, горы отодвинулись на второй план, окрестности превратились в равнину, а я погрузился в море невысоких холмов. Неисчислимые и равномерные, как застывшие волны, их вершины были увенчаны домами из красного кирпича и каменными оградами, их можно было бы принять за замки, но отсутствие окон выдавало в них крестьянские дома. Какое-то время дорога шла по берегу мелкой и мутной речки Эльсы. Бесконечные виноградники, окружавшие дорогу, своей утлой тенью давали небольшое убежище от все выше поднимающегося солнца.
Холмы не строились в шеренги, они вырастали из земли единично, как небольшие стога, поросшие оливковыми деревьями, кроны которых были округло подстрижены. Между кипарисами вились желтые тропки, взбирающиеся вверх как на картинах Беноццо Гоццоли[3].
Вдруг стало жарко, как в аду, поля вызревающей ржи изнывали от отсутствия малейшего дуновения ветерка. Я никого не встретил, это было воскресенье, а в этот день люди предпочитают сидеть по домам. Время от времени я видел клубы пыли, поднятые стадами овец, пасущимися на холмах, или из-за возвышенности долетал до меня перезвон их звоночков.
Дорога, довольно долго бежавшая вдоль реки, обходила деревеньки, все глубже заводя меня в море холмов и пригорков, только я поднимался на одну возвышенность, рядом возникала новая. Только на юге у горизонта горы впивались в небо. Вилл больше не было, и окрестности казались нежилыми. Дорога петляла то вверх, то вниз, как большая белая змея, пробуждая во мне ощущение бесконечности.
У меня перед глазами возникали полотна Беноццо Гоццоли, любившего подобные пейзажи, и я бы не слишком удивился, если бы появились его волхвы[4] на красивых жеребцах и сопровождавшие их бойкие пажи.
Я издали заметил одинокую гору, поросшую необычно высокими деревьями. Она появлялась — в зависимости от того, куда вела меня дорога — то слева, то справа, то передо мной. Продвигаясь вперед, я заметил, то, что я принял за деревья, было стройными четырехугольными башнями. Одни из них казалось, достигали неба, иные выглядели как стрела, остановленная в середине полета, но все они были похожи неукротимой самоуверенной смелостью, способной бросить вызов самым мощным молниям. Всю эту площадь окружала солидная стена с торчащими башнями и башенками, издали она напоминала шахматную доску с разыгранной до середины партией с несколькими ладьями и пешками. Это должен был быть Сан-Джиминьяно, город, посетить который я хотел много лет, а сейчас было достаточно просто идти по дороге — и вскоре я окажусь у его ворот.
3
Беноццо Гоццоли (1420–1497) — итальянский художник, представитель флорентийской школы живописи