– Приходится вставать в четыре утра, чтобы поставить в печь булочки с корицей – «Булочки-с-корицей-размером-с-вашу-голову», фирменное блюдо Чарли, но мне это не в тягость. Люблю работать с дрожжами, мукой и сахаром, люблю запах пекущегося хлеба. М… то есть мой парень говорит, что захотел пригласить меня прогуляться, потому что в первый раз увидел меня с руками по локоть в тесте и перепачканную в муке. Он говорит, что для большинства парней важны в девушке красивые ножки или умение танцевать – я танцевать вообще не умею, – или хороший характер или что-то высокопарное вроде этого, но он только посмотрел, как я замешиваю это тесто…
Я и не заметила, как расплакалась. Моя потерянная, давно прошедшая жизнь… Слезы бежали – лились градом по щекам. И вдруг вампир пододвинулся ко мне. Я замерла, думая: «О нет», и «Наконец», и «Хорошо, хоть вспомнила под конец всех наших из кофейни», но его большая рука остановилась под подбородком, так, чтобы слезы падали ему в ладонь. Теперь я ревела не только от утраты и горя, но и от страха и ожидания, и, пока не успокоилась, слез вытекло целое озеро. Остановилась же я, когда слишком изнемогла, чтобы продолжать, и в голове была каша. Я думала, что с ума сойду. Он находился рядом со мной. Больше он не двигался. Когда я перестала плакать, он опустил руку и спокойно спросил:
– Можно взять твои слезы?
Я ошеломленно кивнула, и он очень осторожно и точно коснулся моего лица указательным пальцем другой руки, вытирая последние капли. Я так напряглась в ожидании худшего, что едва заметила, как вампир на этот раз действительно меня коснулся.
Он отодвинулся обратно к стене, а затем облизал мокрый палец и выпил лужицу соленой воды в ладони. Я уставилась на него в невольном изумлении.
Ему не было нужды что-нибудь говорить. Может, ему понравилась история моей жизни.
– Слезы, – сказал он, – хуже, чем… – последовала действительно жуткая, зловещая пауза —…но лучше, чем ничего.
– О Господи, – сказала я и снова уткнулась лицом в колени. И снова начала дрожать. Я была изнурена до предела, и голод с жаждой напомнили о себе. И, конечно, я до сих пор ждала смерти. Ужасно.
Однако я не могла сидеть долго, не наблюдая за ним, и вскоре подняла липкое от слез лицо с колен. Вытерла лицо уголком своего нелепого платья. Я не особо обратила внимание, что на мне надето – с тех пор, как меня заставили его надеть, мысли занимало другое. При других обстоятельствах я, должно быть, сочла бы его красивым, но нелепым для булочницы – даже если эта булочница оказалась бы в бальном зале. Если бы я и посетила бал, то в качестве одного из поставщиков провизии, а не ради танцев, естественно… Я брежу, подумала я. Платье было темно-клубничного цвета. Цвета сердечной крови, подумала я. Оно было искусно сшито из полос, скроенных по косой, и потому сверху облегало, а книзу разворачивалось в юбку шириной, казалось, несколько ярдов. Оно складками спадало с моих неуклюжих колен, как на какой-нибудь картине времен Ренессанса. Думаю, это был шелк; я не слишком-то часто с ним сталкивалась. Он был мягок, как чистая кожа младенца. Вот и младенцах-то я разбираюсь неплохо, в чистых и не очень.
Я бросила на вампира быстрый взгляд – на левое плечо. Он все еще смотрел на меня. Я позволила своему взгляду скользнуть ниже, по рваным черным брюкам к босым ногам. Вокруг его лодыжки тоже обвилась цепь…
Что?
Он, как и я, был прикован к стене!
Он, похоже, увидел, как я осознаю это, и сказал:
– Да.
– П-почему?
– Нет у воров чести, думаешь ты? Верно. Мы с Бо – старые враги.
– Но… – Внезапно стало ясно, зачем потребовалась вырубка снаружи. Никакого укрытия от солнца, кроме дома. Бо – кто бы он ни был – считал, что оков может оказаться недостаточно. Сковавшая вампира цепь была во много раз тяжелее моей; и на скобе, – обратила я теперь внимание, – и на плите в стене, державшей кольцо, виднелись… ну, во-первых, старый, основополагающий защитный символ: крест и шестиконечная звезда в круге. Стандартный оберег от нелюдского зла, который десять процентов родителей до сих пор наносят татуировкой над сердцем своих новорожденных детей – по крайней мере, так говорит статистика. Делать татуировки несовершеннолетним противозаконно из-за возможных побочных эффектов, и после Войн нужно разрешение чуть ли не от Бога, чтобы получить лицензию на домашние роды: государство считает, что нелегальная татуировка – единственная причина, по которой кто-либо захочет рожать дома. В госпиталях татуировки-обереги не делают. Теоретически. Джесс и Пат говорили, что никакая пустяковая татуировка вампира не остановит; реальная же причина, почему это незаконно – крупные штрафы, накладываемые на родителей, которые все равно это сделали, составляют неплохой приварок для правительства.
Доказано, что оберег закаленной стали, сработанный аккредитованным кузнецом и носимый на теле, обескуражит вампира, который неожиданно его коснулся, и ты – может быть – успеешь убежать. Проблема здесь в том, что, как я уже говорила, большинство кровопийц охотится стаями. Один из друзей отпустившего схватит тебя, а второй уже будет знать, за что хватать не надо.
Я не хотела разглядывать особо тщательно, но там было много других символов из стандартного набора: проткнутое колом сердце (ненавижу его, насколько бы простым и стилизованным оно ни было), равносторонний треугольник, дуб, светлый ангел, истинное горе, поющая ящерица, солнце и луна. Были и еще какие-то. При других обстоятельствах я считала бы, что эффект будет безумный. Как будто тот, кто это задумал, обвинял во всех смертных грехах проблему, которую не мог решить.
Обереги, казалось, в самом деле действовали. Лодыжка, обвитая цепью, распухла, приобрела странный цвет (хотя я не была уверена, какой цвет для вампира странный) и выглядела воспаленной. Кожа на вид была почти… стертой. Уфф. Но если металлические обереги в самом деле защищают – или, в данном случае, ослабляют, – кто добровольно рискнул закрепить цепь? Не говоря уже о том, кто ее сковал. Я полагаю, любой кузнец-обережник не спорил бы, появись банда вампиров и изложи они достаточно убедительно свое дело. Это я к тому, что хорошие кузнецы-обережники не могут обеспечить абсолютную защиту даже себе.
Но… управлял ли Бо еще и не-вампирами? Этот стандартный оберег должен был защищать также и от остальных Других… тогда получается, что у этого существа – Бо – есть слуги-люди. Не слишком приятная мысль.
И снова он будто прочитал мои мысли:
– На них были… перчатки.
Еще одна премерзкая пауза. Я уставилась на него. Значит, думала я, обереги в самом деле работают – но вампир может долго держать их в руках, если обереги надежно изолированы. Мне было интересно, из чего сделана эта изоляция. Нет, я точно не хочу знать. Впрочем, всех обережников хватит удар, если это станет известно. Но, возможно, потом их бизнес снова пойдет в гору, если будет доподлинно известно, что обереги действуют. Как много я узнаю! Может, поэтому банда Бо касалась меня в перчатках – на случай скрытых оберегов. Теперь, зная чуть больше об их отношении к своему гостю, я думала: может, они надеялись, что на мне сильный оберег. А поскольку я скована, то все равно не убегу, пока он дует на обожженные пальцы (или что там амулет с ним сделает).
А может, они просто не хотели оставлять на мне отпечатки пальцев. Возможно, считается невежливым лапать чужую еду, даже если ты вампир.
Сзади зашипело и затрещало. Я резко обернулась: одна из свечей в люстре гасла. Все они уже почти догорели, и свет померк. Но в зале не стало темнее; скорей наоборот. Я выглянула в ближайшее Окно. Светает.