Весь во власти этих томных, волнующих дум, то приятных, опьяняющих, влекущих в какую-то безбрежную сияющую даль, то беспокоящих, тревожных, ни с того ни с сего рождавших в душе беспричинное смятение, почти страх, Андрей поднялся, наконец, с постели и, позёвывая и хмуро озираясь кругом, побрёл на кухню. Хотя есть ему не особенно хотелось, он тем не менее машинально открыл холодильник и некоторое время глядел туда бездумным заспанным взором, переводя его с одного отделения на другое и всё пытаясь сообразить, что же ему тут нужно. Так и не сообразив, закрыл дверцу и минуту-другую стоял посреди кухни, продолжая время от времени зевать и медленно вращая мутноватыми, припухлыми от долгого сна глазами. Затем, опять-таки чисто автоматически, зажёг горелку на плите и поставил на неё чайник. После чего, обратив внимание, что в квартире душновато, открыл окно и выглянул наружу.
Взгляд его упёрся в обильную густую зелень, наполнявшую огороженные заборами палисадники, вытянувшиеся во всю длину двора и занимавшие большую его часть. Рослые кряжистые деревья высились напротив окон и протягивали к ним длинные корявые ветви, обросшие пышной мохнатой листвой, распространявшей тонкий приятный запах. Андрей, раздув ноздри, с удовольствием втянул его в себя и, облокотившись на подоконник, обратил взгляд вперёд, сквозь переплёт ветвей и нагромождение листвы. Взор невольно отдыхал в этой приютной тенистой мгле, составлявшей резкий контраст с царившим вокруг ослепительным, нестерпимым для глаз блеском солнца, уже недели две, если не больше, нещадно опалявшего жгучим зноем истомлённую, иссохшую, казалось, готовую потрескаться землю и её обитателей.
И спустя какое-то время ему почудилось, что в этом мягком зелёном сумраке он угадывает утончённые бледные черты, виденные им всего лишь раз, но так прочно запечатлевшиеся в его памяти, что никакие силы, наверное, не в состоянии были бы изгладить их оттуда. Все последние дни он видел их постоянно, то тут, то там, днём и ночью, во сне и наяву. Они появлялись перед его мысленным взором то расплывчатые, едва уловимые, словно окутанные и скрадываемые плотной дымкой, в конце концов поглощавшей их, то совершенно ясно, отчётливо, будто вживую. И тогда он мог различить мельчайшую чёрточку этого лица, вдруг ставшего бесконечно дорогим для него, необходимым ему, неповторимым и незаменимым. И он, пользуясь этими то и дело возникавшими перед ним на удивление явственными, почти осязаемыми видениями, до самозабвения вглядывался в это неподвижное, замкнутое, чуть задумчивое и немного грустное, но такое невыразимо прекрасное, одухотворённое, будто осенённое внутренним светом лицо, пытаясь понять, прочитать по нему, догадаться, о чём она так напряжённо думает, в чём причина её грусти, что её заботит и печалит, какая тайная невзгода тяготит её сердце. Но ничего не понимал, ни о чём не догадывался. Просто смотрел на неё не отрываясь, широко распахнутыми остановившимися глазами, чувствуя, как замирает от сладкого томления сердце, кружит голову, а глаза застилает светлая радужная пелена, как если бы он надел розовые очки…
Тонко и пронзительно засвистевший чайник прервал его размышления и рассеял маячивший перед ним пленительный облик. Поневоле – и не без сожаления – вернувшись к действительности, он снял не перестававший заливаться, исходивший клубами горячего пара чайник, налил кипяток в чашку, добавил туда заварки и, сев за стол, уставился на тёмную дымившуюся жидкость. Затем, подняв глаза, заметил приготовленный для него мамой завтрак, на который прежде не обратил внимания, аккуратно прикрытый салфеткой. Он медленно стащил её и равнодушно взглянул на аппетитно выглядевшую снедь – подрумяненные, ещё тёплые пирожки, поджаренные кусочки мяса, творог со сметаной. Взглянул и отвёл глаза. Вот уже несколько дней, с той самой памятной встречи, грозившей совершенно перевернуть его жизнь, он страдал почти полным отсутствием аппетита, ел очень мало и через силу, заставляя себя. Кусок не лез ему в горло. Оно точно сжалось, окостенело и не принимало пищу, выталкивая её обратно. В общем, и в этом отношении его состояние было состоянием типичного влюблённого, полностью сосредоточенного на предмете своей любви, ничего и никого вокруг не замечающего, потерявшего интерес ко всему на свете и живущего в мире своих фантазий и смутных планов на будущее, к реализации которых он по какой-то непонятной причине не спешил приступать, каждый день откладывая это на завтра.