Андрей же, довольный тем, что не на шутку разошедшийся приятель наконец угомонился и отстал от него, взирая на него сзади, насмешливо покачал головой и чуть погодя тоже обратил взор в сторону реки, словно пытаясь разглядеть там то, что дало бы ответ на терзавшие и изводившие его вопросы, на которые, возможно, вовсе не было ответов.
Молчание продолжалось несколько минут, в течение которых друзья, стоя чуть поодаль один от другого, точно посторонние, пялились, практически ничего не видя, в окрестный мрак, прислушивались к доносившимся из темноты смутным, приглушённым звукам и думали каждый о своём.
Прервал затянувшееся безмолвие Димон. Тяжело вздохнув, как бы в ответ на свои унылые, безотрадные думы, он хмуро глянул на товарища и глухо спросил:
– Ну, чё делать будем?
Андрей, также отвлёкшись от своих не менее сумрачных раздумий, чуть скривился и развёл руками.
– Ну, идти сейчас куда-то по такой темени не имеет смысла. Забредём в ещё худшие дебри. Мы даже примерно не знаем, куда путь-то держать.
Димон недовольно фыркнул.
– И что ж ты предлагаешь?
Андрей подумал мгновение-другое и, ещё раз мельком оглядевшись, решительным тоном заявил:
– Заночуем здесь. А утром изучим местность и попытаемся найти дорогу. Если повезёт, так и лодку найдём, – её не могло отнести далеко при таком хилом течении.
Димон в сомнении качнул головой.
– Спать здесь? Прям на песке?
Андрей не слишком весело усмехнулся и указал пальцем куда-то чуть подальше.
– Ну, не хочешь на песке, можешь вон там, на травке, если тебе так больше нравится. Ничего лучшего предложить не могу. Гранд-отеля тут, как видишь, нет.
Димон, порыскав глазами туда-сюда, точно в поисках более комфортного места для ночлега, но, видимо, не найдя ничего подходящего, вновь испустил тягучий вздох, опять пробубнил что-то себе под нос и угрюмо поглядел на друга, очевидно по-прежнему видя в нём главного виновника случившегося с ними.
Андрей подумал было, уж не собирается ли приятель снова поскандалить и попытаться выяснить отношения. Но на этот раз всё ограничилось косыми взглядами и сердитым невнятным бормотаньем. Димон заметно сник, агрессивный, наступательный настрой в нём явно угас, недавнее возбуждение и запальчивость сменились более характерными для него вялостью, безразличием и апатией. Побродив некоторое время по узкому песчаному участку побережья, вероятно отыскивая более-менее удобное место для сна, он наконец остановился возле росшего чуть в сторонке чахлого приземистого кустика, видимо отчего-то приглянувшемуся ему, и, ещё немного потоптавшись там, сел на землю и буркнул:
– Тут буду спать.
Андрей кивнул и, в отличие от напарника, не утруждая себя долгими поисками, расположился для отдыха там же, где стоял, – на мелком сыпучем песке, ещё сохранявшем остатки дневного тепла.
Установилось молчание. Друзья снова погрузились в себя, отдавшись своим меланхоличным думам и, каждый по-своему, переживая всё происшедшее с ними – и совсем недавно, и в последние дни, и, возможно, в более отдалённом прошлом. Они так ушли в себя, что почти не замечали доносившихся до них звуков ночи – едва различимых шорохов, тихих всплесков воды, хлопанья крыльев и протяжных криков ночной птицы, немолчного треска невидимок-цикад, ночью ставшего более явственным, почти оглушительным, мягкого шелеста листьев и травы под действием налетавшего время от времени ветерка и ещё массы иных звуков, происхождение которых невозможно было угадать. Да приятели и не пытались этого делать: они полностью, без остатка были заняты своими чувствами и переживаниями, настолько неясными, путаными, неуловимыми, притягательными и отталкивающими, соблазнительными и настораживающими одновременно, что разобраться в них было ещё сложнее, чем в невидимой, потаённой ночной жизни, смутные отзвуки которой долетали до них отовсюду.
В таких условиях о сне не могло быть и речи. И дело было совсем не в том, что постель их была не слишком мягка и удобна, подушками служили покрытые жидкой травкой кочки, а над головами расстилалось бескрайнее чёрное, как агат, небо, испещрённое вдоль и поперёк бесчисленными сияющими точками звёзд, будто рассыпанными там чьей-то щедрой рукой. Холодное, бесстрастное небо, в которое приятели смотрели остановившимися бессонными глазами, чувствуя, как их постепенно наполняет такая же холодная, неодолимая, ноющая тоска. Беспредельная, неизбывная тоска людей, перед которыми на мгновение, на короткий миг мелькнуло что-то непередаваемо, неописуемо, безмерно прекрасное, чарующее, фантасмагоричное, будоражащее кровь и вливающее в душу свежие силы. Мелькнуло, поманило, подразнило – и исчезло, улетучилось, растаяло без следа, оставив после себя недоумение, растерянность, горькие сожаления и всё усиливавшуюся, неуёмную душевную смуту.