– Ну что ты, бля, стоишь смотришь?! Вытащи меня из этого дерьма! Я ж захлебнусь сейчас!
Андрей, благодаря лунному свету и до этого уже узнавший в утопавшем Димона, теперь убедился в этом окончательно. И, вынужденный оставить все возникшие у него при этом вопросы без ответа, он, не медля ни секунды, кинулся на выручку к погибавшему другу, которого один раз уже оставил без помощи, по сути, бросил умирать. Но тот каким-то удивительным образом воскрес и очутился здесь, вдали от берега, рядом с ним. Правда, похоже, лишь для того, чтобы увязнуть в болоте и вновь оказаться на краю гибели. «Но, может быть, это не случайно? Может, это затем, чтобы я мог исправить свою ошибку, загладить свою вину, искупить свой грех? И заслужить прощение?.. Только вот чьё?.. Её?» – лихорадочно, как в горячке, раздумывал Андрей, осторожно, тщательно выбирая участки посуше, стараясь не оступиться и вслед за товарищем не провалиться в глубину, сначала шагом, потом на коленях, затем практически ползком пробираясь к тому месту, где, ухудшая своё и без того критическое состояние, ворошился и ёрзал ошалевший от страха Димон, оглашавший окрестности душераздирающими призывными криками, как если бы кто-то ещё, кроме спешившего ему на помощь друга, мог спасти его.
Впрочем, спустя минуту-другую крики оборвались, сменившись глухими захлёбывающимися звуками и бульканьем. Димонова голова ушла под воду, и над её взбаламученной, пузырившейся поверхностью осталась лишь взметнувшаяся кверху в последнем безнадёжном усилии рука с растопыренными скрюченными пальцами.
И именно за эту руку, холодную, скользкую, перепачканную грязью и тиной, будто рука водяного, ухватился Андрей, как раз в это мгновение добравшийся до приятеля. Ухватился и что было сил потянул к себе, пытаясь вытащить утопающего из засасывавшего его смертоносного омута. Что, как тут же выяснилось, оказалось совсем не просто: и сил у изнурённого Андрея было не так уж много, и кисть, за которую он уцепился, всё норовила выскользнуть из его руки и вслед за остальным телом погрузиться в трясину. И в какой-то момент так и случилось: она вдруг резко, конвульсивно дёрнулась, и он выпустил её из своих ослабевших пальцев.
Но Андрей не сдавался. С риском для себя он придвинулся ещё ближе к топи, поглотившей Димона, погрузил туда руку и, почти сразу нащупав его кисть и крепко схватив её, напрягая ещё остававшиеся у него скудные силы, поволок напарника к себе.
И почти выволок. На поверхности показалась его рука, затем облепленная болотной растительностью голова и правое плечо. Андрей увидел круглые, как плошки, полные смертельного ужаса глаза приятеля, а ещё через пару секунд, когда тот исторг изо рта наполнявшую его воду, его хриплый, срывающийся крик:
– Там кто-то есть! Там кто-то есть!.. Я видел… видел…
Андрей, поняв, что положение ещё серьёзнее, чем казалось, и в болоте, как и в реке, скорее всего, притаилась какая-то неведомая угроза, напрягся как мог и, вцепившись в Димонову руку намертво, принялся не постепенно, как прежде, а рывками тянуть его к узкому кусочку земли, на котором едва помещался сам.
А Димон вдруг рванулся вниз, снова погрузился в воду почти до подбородка и завопил не своим голосом:
– Он хватает меня за ноги! Он тащит меня на дно! Андрюха, спаси меня!!! Не броса-ай!..
Вода попала ему в рот, и крик его захлебнулся.
Андрей побледнел, как мертвец, судорожно, до боли стиснул зубы и, застонав, захрипев от напряжения, с такой силой, неизвестно откуда внезапно появившейся у него, дёрнул руку приятеля, что казалось, она сейчас оторвётся и останется у него в руках.
И этот рывок, вероятнее всего, последний, на который способен был истомлённый, изнемогший Андрей, оказался спасительным. Он вытянул туловище Димона на сушу, после чего тот, вновь изрыгнув изо рта воду и глубоко вздохнув, уже самостоятельно извлёк из болота ноги и, не глядя на товарища и лишь в безумном, паническом страхе косясь на чёрный, продолжавший слегка бурлить и волноваться омут, едва не ставший его могилой, стал отползать прочь. И отползал до тех пор, пока не достиг твёрдой земли и почувствовал себя в относительной безопасности. Но и тогда, бессильно распластавшись на траве и громко, всей грудью дыша, нет-нет да и поглядывал в сторону трясины, из глубины которой доносились по временам смутные, глуховатые звуки. Прислушиваясь к ним, он чуть кивал и отрывисто бормотал сквозь дрожавшие и постукивавшие зубы: