Она вернула его к жизни. Она спасла его. Он понемногу приходил в себя. Возвращался из непроглядной смертной тьмы и холода к свету и теплу. Однако он не спешил открывать глаза, получая невыразимое удовольствие от её близости, её прикосновений, её голоса и запаха. Он не против был бы, чтобы эти восхитительные ощущения длились бесконечно, подчиняя и поглощая его без остатка, лишая его воли и сил, растворяя его в этой безбрежной сладостной стихии, накатывавшей на него широкими мягкими волнами. Он потерял счёт времени, он забыл, где он и что с ним, он ни о чём не хотел думать и ничего не желал знать.
Но поневоле пришлось вернуться к действительности и вспомнить о том, о чём он ни за что не хотел вспоминать. Она, прервав свой шёпот и немного помолчав, негромко, но отчётливо и ясно произнесла:
– Вставай, Андрей. С тобой уже всё в порядке. Все твои раны залечены.
Он открыл глаза и, пристально поглядев на неё, тихо, с лёгкой укоризной обронил:
– Все ли?
Её лицо помрачнело. Возле губ легла грустная складка.
– Уврачевать эту рану не в моих силах, – проговорила она, опустив ресницы и тяжело вздохнув.
Он приподнялся на локте и взглянул на неё ещё пристальнее, в самые глаза.
– А как же мне тогда жить?
Она горестно склонила голову и качнула ею.
– Не знаю, Андрюша, не знаю… Но как-нибудь придётся жить. По-другому нельзя. Всё живое должно жить и радоваться жизни. А я… – она осеклась и стиснула губы, точно боясь сказать лишнее.
Он, приподнявшись ещё выше, схватил её за плечи и чуть-чуть встряхнул.
– Опомнись, что ты! Что ты такое говоришь? Ты в своём уме? Неужели ты не понимаешь, что я не смогу жить без тебя! Это невозможно! Это просто невозможно. Без тебя нет для меня жизни!
Она подняла голову, тоже взглянула ему в глаза и изменившимся, замирающим голосом проговорила:
– Неужели же ты до сих пор ничего не понял?
– А что я должен понять?
Она молчала. Будто не решалась ответить. Лишь по-прежнему с нежностью и неизбывной грустью смотрела в его глаза и чуть покачивала головой.
– У тебя кто-то есть, да? – спросил он, вспомнив о её парне и с подозрением глядя на неё, словно надеясь прочитать ответ в выражении её лица.
Но она лишь горько улыбнулась и шевельнула бровью.
– Никого у меня нет… И не может быть…
– Но почему же? Почему? – недоумённо вопрошал он, вновь порывисто хватая её за плечи и приближая своё лицо к её лицу. – Что с тобой такое? В чём дело? Я же люблю тебя! И ты меня тоже, я уверен в этом. Любишь ведь, да?
Ещё более печальная и безнадёжная улыбка показалась на её лице, когда она едва слышно, будто вздохнув, прошептала:
– Да… люблю.
– Так в чём же дело? – в ажиотаже воскликнул он, непроизвольно привлекая её к себе и сжимая в объятиях. – Что может нам помешать? Что встанет на нашем пути?
Она, уткнувшись головой в его плечо, в то время как он зарылся лицом в её волосы и жадно вдыхал их запах, холодным, неживым, будто не своим голосом произнесла:
– Смерть!
Он, поражённый, немного отстранил её от себя и изумлёнными, округлившимися глазами уставился на неё.
– Что?!
Она твёрдо, пронзительно взглянула на него и медленно, с расстановкой, подчёркивая каждое слово, произнесла:
– Я умерла! Меня больше нет.
Он, будто плохо расслышав её, в замешательстве, упавшим голосом повторил:
– Что-что?
И получил ещё более чёткий и определённый, исключавший всякие сомнения ответ:
– Я умерла. Утонула вместе с подругами почти неделю назад. Вот здесь, возле этого берега… И даже тел наших не нашли. Да и не могли найти…
Словно могучий, сокрушительный удар обрушился на его грудь вместе с этими простыми, обыденными словами. Он отшатнулся, продолжая глядеть на неё расширенными, остановившимися глазами и беззвучно шевеля побелевшими губами. Его прошиб холодный пот, сердце съёжилось и замерло в груди, в горле застрял не вырвавшийся наружу крик. Перед глазами всё завертелось, заметалось, запрыгало в неистовом, безумном коловращении. То яркие, слепящие, то бледные, почти затухающие огни; многоцветные крутящиеся шары, от быстрого, беспорядочного движения и пестроты которых рябило в глазах; тонкие прихотливые линии, беспрестанно извивавшиеся, переплетавшиеся, растягивавшиеся до бесконечности и пропадавшие в пространстве. И наряду с этим лица. Хорошо знакомые и совсем чужие, далёкие и близкие, недавно виденные и полузабытые, почти стёршиеся из памяти. Все они длинной, нескончаемой вереницей проходили перед ним, взирая на него кто с грустью и участием, кто, напротив, со злорадной, мстительной насмешкой, точно радуясь его горю, кто совершенно безучастно, глядя на него как на пустое место, а то и вовсе не глядя.