А ведь хороший Олекса мужик. Правильный. По нему видно. И честью бы было дружить с таким, как он.
«После Жердевки приготовься», — прилетело ему смс. Сердце больно ухнуло, но позволить себе поддаться этому дурацкому сердцу Кречет не мог. Быстро отбил Лукашу сообщение, что Стах в районе Жердевки, до Кловска еще почти два часа без малого. А после не выдержал. Вскочил с места и сунулся к окну, напряженно вглядываясь в однообразный пейзаж. Леса сменялись полями и балками. Настойчиво и тревожно сыпал снег мелкой крупой. Ветер бешеный — гоняет эту крупу по воздуху, колбасит. Назар коснулся больной ладонью холодного стекла, остужая ее, поезд постепенно замедлял ход. По расписанию какое-то неведомое село, в котором он никогда не был. То самое, где он должен увидеть Стаха.
И телефон снова взорвался звонком. Не его телефон, а Лукашевой дочки.
— Опаздываем, встряли в грязь, блядь.
— Сильно встряли?
— Да.
— Тормозим.
— Стоянка сколько?
— Минуты две, не больше.
— Да твою ж мать!
Назар вдавил пальцы в стекло, отчего костяшки побелели. И заставил себя проговорить:
— Успокойся. Он еще не звонил. Мы его не упустим.
— Не вздумай геройствовать, слышишь? О, вроде, выруливаем.
— А мы остановились.
Сердце тукнуло несколько раз. Тишина. Полная тишина.
Раз. Два. Три. Четыре… Черт его знает, зачем он считал про себя. Наверное, чтобы ни о чем не думать. Наверное, чтобы не оглохнуть от собственных мыслей. Потому что ёбаный Стах довел ситуацию до абсурда и до предела, после которого нужно будет ставить окончательную точку. Пути назад не будет ни для одного из них. Господи, как он далек от мальчишки, влюбленного в собственного дядю какой-то щенячьей любовью… Но сегодня он обнаружил, что вопреки мантре о том, что давно плевать, ему, тому парню, все еще больно. Тому парню до сих пор больно, что его не любили в ответ. Нужно отпускать. Он и отпустил, давно уже. А теперь ненавидит — за изломанную юность, за потерянные годы, за бесконечный обман, за каждую Миланкину слезинку, за то, что Даньке знакомо чувство ненужности. За маму. Да, за маму, за то, что она всю жизнь была чужой в родном доме, за ощущение ущербности от того, как живет, за вспыхнувший в ее глазах огонек алчности: Назар, теперь ты наследник.
Черта с два наследник. Наследовать этому — нельзя.
И в маме огня этого не было бы, если бы не надышалась одним воздухом с братом.
Все вокруг отравлено. И Назар-Кречет, тот парень с копален, бритый, дурной, сильный, тоже отравлен им.
Семьдесят три. Семьдесят четыре. Семьдесят пять.
Тронулись.
Выдохнул.
И рухнул на диванчик, заслушавшись тихим стуком поезда.
Что он там говорил? Приготовиться? Да, приготовиться.
Не успел подумать, пришло новое сообщение: «Минут через пять будет большое озеро, увидишь. Проедешь — ступай в тамбур. У тебя будет несколько секунд, пока не проедешь мост. После него откроешь дверь и выбросишь саквояж наружу. Удачи, племянник».
Это сообщение Назар перечитал дважды, не веря своим глазам. В голове чисто математически созрело решение задачи. Лукаш не успеет. Не доедет. Лукаш только выбрался из грязи.
Шамрай стиснул зубы. Быстро щелкнул экран с дядькиным посланием и скинул фото в мессенджер Ковальчуку, уже уверенный в том, что тот не доберется вовремя. Не птица же он. Это Назар Шамрай — птица, это он с лесными обитателями на одном языке говорит.
Озеро показалось почти сразу. Наз поднял с пола сумку с деньгами. И зыркнул на водную гладь — серую, мутную, окруженную рыже-черными берегами. Задвижка купейной двери. Коридор. Тамбур.
— Вы куда? — крикнула вслед востроглазая проводничка, все это время регулярно заглядывавшая к нему, интересуясь, вдруг чего нужно. Так настойчиво, что недолго решить, что нужно чего-то ей.
— Покурю, — отозвался Назар, широко улыбнувшись. — Компанию составишь?
— Да легко!
Она подхватилась со своего диванчика, на ходу одергивая юбку. И вытащила из кармана пальто, висевшего в ее купе на крюке, пачку сигарет. Вышла следом, Назар слышал шаги за спиной.
— У меня зажигалка сломалась, подкурите своим огоньком? — бойко спросила девчонка. За словом в карман не лезла, глазами постреливала. Веселая, однако.
— Ага. Давай.
Стаховы бабки — на пол. Щелчок. Короткая вспышка осветила ее лицо. Вторая — его.
Сигаретный дым наполнил легкие, но легкости — не давал.
— Спасибо. А вы… вы в столице живете или по делам едете?
— Живу. А ты, такая красивая, чего тут? Поспокойнее работенку не могла найти?
Зарделась. Потупила взгляд. И снова из-подо лба — на него. Не глаза — чисто спелые вишни. Шпанка. Жаль девочку.