— Не торчи в коридоре!
— И куда мне? — тихим, уставшим голосом уточнил Назар, послушно сунув в них поочередно ноги и продолжая держаться за стену.
— В гостиную, — велела Милана, не глядя на него. Скинула пальто, пристроив его рядом с курткой Назара, переобулась и спустя короткое время появилась на пороге комнаты с подушкой и пледом в руках.
Он сидел на диване, откинув голову назад и прикрыв глаза. Но едва она вошла, снова раскрыл их и теперь уже будто бы сам сканировал ее реакцию. И то, что видел, не вселяло никакой уверенности. Ни в чем. Впрочем, он и сам еще вчера не был уверен, что доберется до Кловска вовремя. Чертова пуля вошла в плечо и там застряла. Потом проторчал до ночи в какой-то лечебнице, куда его привезли, и единственное, что волновало: насколько это далеко от столицы. Потому что, мать его, он обещал приехать «послезавтра». Пулю извлекли, его зашили, наложили гипс, сделали перевязки и отправили отходить от наркоза. А от него он тоже отходил как-то очень уж тяжело и медленно. И ни позвонить, ни написать! Жесть какая-то! Телефон потерял, когда прыгал из поезда. Отыщут ли — неизвестно. Что делать, тоже.
«Я могу найти ее номер в деле по похищению ребенка, но это базу данных надо поднять», — неловко брякнул Лукаш на следующее утро, принеся уже по традиции свежую одежду.
«Забей, я все равно свалю отсюда», — мрачно ответил Назар, совершенно не понимая, как ему выбраться из этого переплета. Головной боли добавляла Аня, припершаяся ни свет, ни заря со своей чертовой заботой и своими чертовыми претензиями. В то время как единственная женщина, от которой он готов был эти претензии терпеть — сейчас стояла перед ним, сверкая глазами, будто прятала за ними испуг. И сжимала в руках постельное.
А у него в башке мучительно и резко пульсировало: успел, успел, он успел. Похрен на то, что для этого потребовалось пережить скандал с Анькой, разборки с врачами, не желавшими его отпускать, молчаливое неодобрение Лукаша, везшего его в Кловск, и на каждой колдобине — вспышки острой боли, пронзающей тело. Выдержал только на обезболивающих. Чтобы сейчас вот так развезло.
— Не злись, — прошептал Назар, внимательно глядя на нее.
— Да я вообще не злюсь, — фыркнула она, сунув подушку в один угол дивана, плед — в другую, и замерла перед ним, скрестив на груди руки. — Ну свалил ты, навешав мне в очередной раз на уши лапши. Ну с радаров пропал, даже Даньке ответить не соизволил. Явился теперь, будто после мясорубки. Но ведь ничего такого, да? Ни одного повода злиться!
— Я не мог тебе сказать, потому что ты бы беспокоилась. Стах на связь вышел. Опять с угрозами. Мне нужно было закрыть этот вопрос раз и навсегда.
Милана вздрогнула, в глазах все сильнее была заметна паника, но Назару доставалось лишь раздражение, волнами исходившее от нее.
— Ха! — выкрикнула она в ответ. — А так я, конечно же, не беспокоилась.
— Прости. Прости, но тебе было бы хуже, если бы ты знала. Он позвонил мне позавчера, я поэтому уехал… этот маразматик зарыл целый клад у Бажана, но сам не мог добраться до этих денег, его же ищут. И без них через границу свалить не мог, потому как на что-то жить надо, а все счета арестованы. Требовал, чтобы я привез их ему, в противном случае грозился причинить вам с Данилой вред. В общем, я связался с Лукашем Ковальчуком… но другого варианта, чем брать на живца, у нас не было. Я не мог тебе этого рассказать, ты же понимаешь?
— Нет! — упрямо заявила она.
— Нет, ты понимаешь. Ты бы по стенам ходила. С радаров я пропал только потому, что возникли непредвиденные обстоятельства… и я остался без средств связи.
— Ну да, ты же телефон потерял.
— Ай, к черту, все равно узнаешь, — пробормотал Назар самому себе, при этом пристально глядя на нее. — Мне нужно было скинуть сумку с деньгами под каким-то мостом, который я проезжал на поезде. Лукаш не успевал туда приехать, и Стах снова сбежал бы. Потому мне пришлось довести это до конца. Я сиганул из вагона на ходу. Сломал пару ребер и руку. Потом Стах прострелил мне плечо, но его все-таки задержали, далеко не ушел. Потом меня зашивали в больнице. В этой кутерьме телефон выпал где-то, а у Лукаша твоего номера не оказалось в сохраненных.
— Ты… — выдохнула Милана и запнулась, чувствуя себя рыбой, выброшенной на берег. Воздух стал чужеродной стихией, которая несла гибель. На мгновение она представила, что могла бы больше никогда его не увидеть. Прошли всего сутки, и столько вероятностей, что он бы больше никогда не появился на ее пороге. И что бы ей осталось? Дурацкие россказни про какое-то там ЧП в экспедиции? Она тряхнула головой, прогоняя наваждение, и выпалила: — Ты думаешь только о себе! Всегда только о себе! Ты хоть немного представляешь, что бы было — со мной, с Данькой, если бы с тобой что-нибудь случилось? Ты считаешь, нам все равно?