— Ну да, — кивнул сын, — давно уже. Ты долго спал.
— Ужинал?
— Нет еще.
Назар снова помолчал. На кухне, конечно, шуршит Павлуша. И кажется, так было всю жизнь.
— А мама где? — задал он вопрос, который, пожалуй, волновал сильнее всего. Кресло пустовало. Ему почти все это время грезилось, что она там.
— А мамы нет, — сообщил очевидное Данька. — Но она скоро будет. Она за твоей кошкой поехала.
— За моей кошкой? — приподнял он голову. В затылке пребольно бахнуло. И пришло осознание: Милана подумала. Подумала хорошо и обстоятельно. И поехала забирать его кошку у сестры. Значит, приняла. Значит, вместе.
Накатившее на него облегчение было таким мощным, что глаза закрылись сами собой, и он без сил снова упал на подушку. И так, с полуприкрытыми глазами прошептал:
— Ты же не против, да?
— Не против, — очень серьезно ответил Даня таким же звенящим голосом, как говорила днем Милана. — Но только попробуй снова ее обидеть. У нее теперь я есть. Будешь иметь дело со мной.
— Понял, — ответил Назар. — Договорились.
И почувствовал, как Данька метнулся к нему и прижался к груди, осторожно его обнимая, чтобы не причинить боли. Пересохшими губами поцеловал русоволосую макушку этого большого, но все еще маленького человека. А после в квартире раздался звонок, отчего Грыць резво метнулся из комнаты, и быстрые Павлушины шаги деловито протопали в сторону прихожей. С переноской и сумкой в руках двери самой не открыть.