17
Отважишься — промолвишь;
И память я уйму;
Спеши! Иначе мысли
Вновь улетят к нему!
Мир был разноцветным, солнце — огромным оранжевым диском, опускающимся за горизонт. От него остался лишь краешек, вроде перевернутого серпа. Солнечный Ястреб медленно греб, удаляясь от острова, и все время видел вдали шпиль церкви, увенчанный крестом.
Он сжимался, когда стук молотка нарушал звонкую тишину, повисшую над спокойной водой, твердил себе — церковь еще не достроена, еще можно все изменить.
Противоречивые чувства раздирали Солнечного Ястреба. Но ему хватало и одной, чтобы кипеть от гнева.
В который уже раз он мысленно перенесся в прошлое. Давным-давно его отец, гордый и счастливый, стоял между сыном и женой. Они держались за руки и смотрели вверх, на колокольню новой церкви отца, расположенную всего в нескольких милях от города Падьюка в Кентукки.
Этот шпиль, казалось мальчику, связывал отца-проповедника с самим Господом. Когда отец в воскресенье утром будет читать проповедь и молиться вместе со своей паствой, этот шпиль донесет его слова до Господа и примет Божье благословение.
Солнечный Ястреб подумал о церковном колоколе. Он как будто снова был там, стоял вместе с родителями и смотрел на колокол. Он лежал на земле, но скоро его поднимут на колокольню.
По заказу отца на внутренней стенке выгравировали их имена, чтобы они навеки остались там.
«Юджиния, Хершел и Джеффри», — мысленно повторил Солнечный Ястреб, вспоминая, как в тот день водил пальцами по надписи.
Тогда ему было пять лет, но он до сих пор помнил слезы гордости и счастья в прекрасных глазах матери. Он помнил, как, не в силах сдержать радости, обнялись родители.
Чтобы Джеффри не остался в стороне от радости, отец поднял его на руки и крепко поцеловал…
Сейчас, в двадцать восемь зим, он испытывал противоречивые чувства к Черным Рубахам. В раннем детстве Солнечный Ястреб жил только среди белых и не знал, как молятся другие. Его воспитывал отец-проповедник. Мать обучала детей закону Божьему в Воскресной школе, учила читать и считать.
Глубоко в сердце он хранил чувства маленького мальчика, который любил слушать рассказы об Иисусе Христе. Но сейчас, став взрослым, он ненавидел бледнолицых за их жестокость в обращении со всеми, у кого кожа была другого цвета.
— Солнечный Ястреб, ты перестал грести, — Цветущая Долина вернула его к действительности. — Почему?
Он молчал.
Разве мог он изменить свое отношение к белым людям и к их церкви только потому, что какой-то священник напомнил ему о прошлом, которое не вернуть, а от воспоминаний болит сердце?
И как он мог не гневаться, что Цветущая Долина приняла сторону святого проповедника?
Неужели ей так нравятся все эти бесполезные безделушки, что привозят белые, что она готова позволить им поселиться в этих краях? Почему она так стремится торговать с ними?
— Солнечный Ястреб, скажи хоть слово. — Цветущая Долина мягко прикоснулась к его плечу. Но, почувствовав, как он уклонился, отдернула ладонь, будто обожглась. Он повернулся и окинул ее сердитым взглядом, она отшатнулась и невольно вздрогнула, не узнавая своего любимого.
— Почему ты так себя ведешь? — тихо спросила она.
— Я стараюсь заглянуть в твое сердце и по-настоящему понять тебя, — холодно ответил Солнечный Ястреб. — Несколько минут назад мы вместе пережили нечто невообразимо прекрасное. Мне казалось, это с нами навсегда, но теперь я не знаю, что и думать.
— А что изменилось?
— Не то, чтобы изменилось, просто я забыл.
— О чем забыл? — у нее срывался голос. Ей вдруг показалось, будто все, что было между ними, — мираж. В его сердце нет любви, иначе он не стал бы так холодно говорить с ней, как… как с чужой.
Она не понимала, что вдруг произошло?
Ее взгляд вновь обратился к церковному шпилю, прорезавшему вечернее небо. Она не сомневалась: Солнечный Ястреб видел его и уж, конечно, слышал стук молотков. Может, он видел, что ее воины помогали?..
— Ты не права, ты разрешила Черным Рубахам поселиться в этих местах, — сдавленно произнес Солнечный Ястреб. Он повернулся спиной к Цветущей Долине и продолжал бросать через плечо резкие слова, быстро гребя к берегу. — Я видел, твои воины помогали им. Сюда придут и другие белые, ведь церковь — это еще и пристанище для путников. Ты что, не понимаешь, белым может хватить одной ночи, чтобы оценить красоту этой земли? Они не захотят уходить отсюда.