Берегут до первой смерти, отпевают до второй,
Всех святых распяли черти, Бог, наверно, выходной.
Всё не в масть и всё досада, света тьма — да света нет.
Завели хмыри в засаду и пытают столько лет.
Днем со свечками искали выход в жизнь, где всё не так,
Дырок много, все слыхали, а не выскочить никак.
Там, где тьма молчит у света, там, где свет кричит у тьмы,
От Завета до Советов бродят странные умы.
Волосатыми глазами шьют дела, куют детей,
Запрягают летом сани и похожи на людей.
Эй, прокашляй, вша живая, спой негромко под луной,
Как я на груди сарая спал счастливый и хмельной.
Снились времена другие, мир без дури и войны,
Девы стройные, нагие, парни — крепкие умы…
Что принес благие вести белый Ангел на крыле.
Все мы на перине, с песней, строим небо на земле.
мусульманский месяц вышел…
Мусульманский месяц вышел,
Я дышу, гляжу в окно,
Предо мной арабских чисел
Неподъемное гумно.
В темноте деревня тает,
Месяц-бритва, зол и крив,
На меня соседка лает —
Вот такой императив.
На полях траву сухую
Жгут, и чтоб не погореть,
Я судьбу села старуху —
Обмочил овин и клеть!
Месяц тонкий, дикий, фавный,
Как кинжал, разбойный свист,
Целит в нас антидержавный
Мусульманский террорист.
Бабы у сельпо сквалыжат:
«Не украл бы лиходей!»
Спите, я насквозь вас вижу,
Коробицинских блядей!
Честь свою не потеряю
И не дам селу пропасть,
Хоть и пью, и хата с краю —
Все же я совхозна власть!
змей петров
Рожденный ползать получил приказ летать.
«Какой летать? Я, братцы, неба-то не видел».
«Что за базар? С горы видней.
Не рассуждать, ядрена мать,
Чтоб завтра были, змей Петров, в летящем виде!»
Приполз домой, а там рыдает вся родня.
«Рожденный ползать, папа, он летать не может».
«Ах ты, щенок-интеллигент! Что отпеваете меня?
100 грамм для храбрости приму, авось поможет.
Есть установка всем летать, всем быть орлами,
А тот, кто ползает еще, тот, гад, не с нами.
Летать, наверно, я люблю, не подходите, заклюю!
Начальник все мне объяснил: „Я птица — Ваня!“»
С утра весь в перьях змей Петров ползет к горе.
Два санитара подтащили к облакам.
Начальство рядом в государственной норе…
Ужом скрутились потроха, злой санитар сдавил бока,
А он курнул и прохрипел: «Уйди, я сам.
Ну что ж, прам-пам-па-ра-ра-рам со всеми вами!
Эх, мать!..» Прыжок — и полетел куда-то вниз,
Но вот за что-то зацепился и повис…
Меж валунами облаков пополз, глядите, змей Петров
И скрылся где-то глубоко за небесами.
мы вечно в пути, мы — голодное где-то…
Мы вечно в пути, мы — голодное где-то.
Мы отчаянная, ненадежная жизнь.
За краюху безумного этого света
До последнего, парень, держись.
Крест на изорванной,
штопаной коже,
Под тельняшкою рвется и пляшет душа.
Я смотрю на живые и грязные рожи,
Дорогие мои кореша.
Без погоды, в дерьмо и кипящую воду
Вылетаем, надеясь успеть до зари.
Мы — недоеденная свобода,
Мы — солдаты удачи, судьбы звонари.
Крест висит на соленой
от прошлого коже,
Под тельняшкой горит и рыдает душа.
Чье-то небо целует наши пыльные рожи,
Чье-то небо нам отдается спеша.
Мы спасаем наш мир от дряни и порчи,
Заедая тоской и надеждою снег.
Мы стоим над могилою-пропастью молча,
Наблюдая, как в вечность ползет человек.
Почерневшая от предчувствий и страха,
Бьется жила на белом от боли виске.
Мы в последнюю, ночную атаку
Поднимаем себя с живота, налегке.
трек 9
джульетта
Играла женщина Джульетту.
Играла с чувством — бурно, смело,
ходила вкривь, фальшиво пела
и пропускала по куплету.