Он шел по твердой, побеленной инеем дорожке и чувствовал, как ноги все еще были чужими и, казалось, не слушались его. По дороге до райкома он несколько раз отдыхал. Поднялся на крыльцо, достал из кармана газету и хотел было посмотреть, как за спиной услышал знакомый голос.
Дружинин, только что вернувшийся из командировки, стоял в дорожном плаще, в сапогах. Лицо у него было обветренное и немного похудевшее.
— Ты что же, братец, не позвонил—машину бы за тобой послал, — здороваясь, приветливо сказал он. — Или в родстве не признаешься?
— Как не признаюсь, Сергей Григорьевич, признаюсь. Спасибо вам за все. Видите, поправился.
— А мы в этом и не сомневались. Ну, пошли. Небось соскучился по своему сынуле?
— Еще бы не соскучиться. По телефону хоть и справлялся о сынке, да ведь все равно не увидишь. Подрос, наверно, а? Извините, обеспокоил он вас…
— Ничего, ничего, ты уж эти извинения при себе оставь, — поддерживая его под руку, ответил Дружинин.— Нам с Валей, признаюсь, без твоего Сергуньки скучно было бы.
— Не говорите уж, Сергей Григорьевич… Иду вот к вам и думаю, как мне быть-то с ним? Я ведь отец своему сыну, а раз отец — сам должен воспитывать.
— Погоди, будешь и сам. — Дружинин открыл калитку. — Вчера звонила Маринка…
— Опять справлялась?—обрадовался Игорь.
— Ну как же. Привет передавала.
— Спасибо! — сказал Игорь и, придерживаясь за поручни, стал подниматься по светлозолотистым ступенькам.
«Вымыты-то — дожелта…» —подумал Игорь и следом за Дружининым вошел в квартиру.
Валя была дома. Она держала одного ребенка на коленях, а второй сидел в кроватке и старательно пытался разложить на части плюшевого медвежонка. Оба были в одинаковых рубашках и удивительно походили друг на друга.
— Угадай, который? — кивнув в их сторону, спросил Игоря Дружинин и весело подмигнул жене.
Игорь остановился посреди комнаты, смущенно окинул взглядом детей, словно боялся ошибиться. Тот, который сидел у Вали на коленях, вдруг повернулся лицом к Игорю и, глянув на него, обрадованно залепетал.
ш
Прошли Октябрьские праздники, а рапорта Лазуренко в газетах так и не появилось. «Бахвалился только, — радовался Жерновой. — Поднажмем вот немного и сами возьмем верх, не он, а мы, краснолудские, первыми дадим рапорт». Еще бы не дать. — с каждым днем менялся в сводках процент, каждая новая прибавка радовала Жернового, вселяла уверенность в преодолении трудностей, и цель, к которой он так стремился, казалось, уже была близка. Требовалось напряжение сил, выдержка, контроль за работой других — и успех обеспечен.
Рабочий день у Жернового теперь начинался со сводок, он неослабно следил не только за районами, но и за каждым колхозом, сверял цифры, сам звонил по телефону, хвалил одних и журил других, подбадривал и советовал, старался увлечь и увлекался сам.
Однажды, просматривая сводку, Леонтий Демьянович заметил, как несколько районов поменялись местами, а Фатенки вдруг неожиданно выскочили на первое место. В тот же день Жерновой позвонил редактору областной газеты и сказал, чтобы о фатенковцах дали статью, и добавил, что неплохо будет, если выступит сам секретарь райкома. Через несколько дней появилась статья Трухина, и о Фатенках заговорили. Заговорили и о Верходворье, которое, судя по сводкам, скатилось вниз. Туда начали наезжать уполномоченные, все чаще в райкоме раздавались звонки из Краснолудска. Дружинин пробовал объяснить причины отставания, но его не слушали, напутствовали: «Нажмите, товарищи, мы верим в выполнимость ваших обязательств».
Дружинин хорошо помнил, как они с Ромжиным подсчитывали свои ресурсы на бумаге, а теперь видел, чем эти подсчеты оборачивались на деле.
Позвонил как-то ночью и Жерновой.
— Ну, что же. выходит, выдохся? — спросил он с упреком у Дружинина.— Не способен, видать, к крутым поворотам? Не оправдываешь наши надежды… Съезди к Трухину да поучись… Если уж и после этого не будет сдвигов, ну, тогда иной разговор… У тебя есть еще время показать себя. Учти, солноворот — крайний срок… Да, кстати, через два дня я буду проездом на станции. Подскочи к пяти вечера…
Дружинин опустил трубку, прошел из угла в угол, сел на край кровати, вспомнил Сократыча. Только вчера он его видел, обижается старик, что не бережем молодняк. «Из молодняка бы вон сколько коров выросло, а их в сверхплановую поставку зачислили. Селезневой хотел жаловаться, ведь она заводила скот, от скота-то, можно сказать, и колхоз начал жить… А теперь что творится… Неладное-делается,