— И воздух в сводке был, это верно, — ответил Глушков. — Хотя я к этому делу не причастен, на это товарищ Трухин ответит.
— Могу пояснить, товарищи, могу, — словно стараясь оправдаться, подскочил сидевший на первом ряду Трухин. — Указание таковое было свыше, что надо включать в отчетность два первых числа следующего месяца…
— Письменного указания не было, — оборвал оратора Жерновой.
Но тут поднялся высокий, с черными, чуть подбеленными на висках, волосами секретарь ЦК и заметил, что мешать выступающим не надо, пусть каждый скажет то, что он думает
о работе райкома в целом и его руководителях. «Вы избирали их, вы должны и оценку дать…»
Лицо Жернового покраснело и, словно желая скрыть свое волнение, он запустил пальцы в стоявший торчком ежик волос и принялся что-то записывать в блокнот.
«Еще Селезнева не выступала, Янтарев»,— со все возрастающей тревогой подумала Ири-• на и, склонив голову, принялась теребить кончик шелкового шарфика. Она не заметила, как вместо Глушкова на трибуне появился уже новый оратор.
— Тут некоторые товарищи старались переложить вину на Бруснецова, — донеслись до нее слова.
Ирина словно очнулась и, подняв глаза, увидела Кремнева. Пригладив на голове седые волосы, он неторопливо продолжал:
— Виноват и он, но, товарищ Жерновой, вы были во всем зачинателем. Вы тут придумывали разные сверхзадания. Вы оставили колхозы области без семян и фуража, подкосили животноводство. Вы пообещали здесь, что положение со скотом исправите… Да что там скот.—¦ Он махнул рукой. — Коров мы вырастим… Дело в другом — вы нанесли моральный ущерб, ударили по самому святому — доверию людей…-
«Зачем вы так-то говорите, зачем?» — Ирина встала и, не взглянув на Кремнева, подавленная вышла из зала. Выпив в буфете кофе, она зашла в машинописную и, устало опустившись на стул, потянулась к бумаге, сколотой скрепкой. «Уже выступил Янтарев?» — И Ирина жадным взглядом впилась в еще не прав-ленную стенограмму. «…У Жернового большой опыт, завидная воля, он может увлечь людей и повести их за собой», — выхватила она из середины стенограммы, и на душе вдруг как-то стало легче. «Может, еще все и обойдется?» —• подумала она с надеждой. «Но у Жернового, к сожалению, есть и серьезные недостатки,— прочитала она дальше. — Переоценив свои силы, он не создавал условий для свободного обмена мнениями, не считался с товарищами по работе, окружил себя подхалимами и угодниками. Вас, товарищ Жерновой, предупреждали многие. Прежде чем идти на два плана, надо было очень много поработать. А ведь за последний год у нас ничего не изменилось. Кормовая база осталась прежней. Даже еще слабее — клеверов уже не было. И к приему продукции не подготовились. При транспортировке скота терялось двадцать процентов мяса. Нажим был большой, а силы не хватало. Тут-то и показали себя Трухины—пошли на обман…»
Не дочитав стенограммы, она вернулась к себе и, сев за машинку, ударила по клавишам пальцами. Ударила и, уронив голову на руки, заплакала.
Потом ей снова захотелось узнать, как и что там. Она встала, собираясь идти, как вдруг распахнулась дверь, и показался Жерновой. Он не вошел, а почти вбежал с папкой в руках, держа ее на весу, и, не говоря ни слова, скрылся в своем кабинете.
Для Жернового это уже был не свой кабинет, теперь каждая вещь здесь, казалось, отделилась от него и жила сама по себе, независимо от старого хозяина, — он не мог ни выбросить ее, ни заменить, ни даже передвинуть.
Бросив на подоконник папку, Жерновой опустился в кресло для посетителей и стиснул руками голову.
Почти тридцать лет он шел без остановки, упорно и настойчиво пробивался вперед, и все — по восходящей. Такова уж была у него хватка. Он верил в нее, как в свою судьбу. И вдруг изменила эта самая хватка, сорвалась рука, и — он покатился вниз. И поддержать некому. Бруснецов — он и тут оказался самим
собой — подал заявление об уходе по собственному желанию. Пекуровский — тот проще: он-де непричастен, работал по указанию секретарей. Трухин, как полагалось, признал ошибки, покритиковал всех, в том числе и Жернового, и самого себя, и, повернувшись к президиуму, не забыл ли еще кого, — заключил: «На ошибках учимся, товарищи, мы народ дисциплинированный — подскажите, исправимся».
Жерновой стал перебирать в памяти. Когда ему предоставили слово, он встал, ноги вдруг будто стали ватные, не слушались, он шел к трибуне и зачем-то нес в руках папку. Как это глупо получилось. Вышел и, уцепившись за край трибуны, глянул в переполненный, притихший зал. Сколько он тут раз выступал и с докладами, и просто так, а теперь вдруг пересохли губы. Наконец он сказал, что критика справедлива, что верно, были недостатки. Ответил кое на какие вопросы, снова, как всегда, кое-кого одернул, надо, мол, не оглядываться, а работать, и о Селезневой сказал, что она должна нести ответственность за состояние дел в области наравне с ним, и Янтареву дал справку…