— Слушай, Левонтий, думаешь, правильную выбрал путь? Справишься?
— Не знаю.
— Вот то-то и есть, — все больше озадачивая сына, сказал отец. — Тебя избрали — ты должон отчет себе дать. Способен ты совладать с делом, али так же, как тот раз с моей рукавицей получится? А ты ведь вон куда махнул — не кочегаркой руководить, а людьми. Сотни, а может, и более будут под твоим началом. Имеешь ты такое право, талант есть такой, чтобы дело пошло? Ежели нет талантов — не берись!
— Я уж принял дела.
— Мало ли что принял. Сегодня принял, а завтра откажись, уйди, дай другим дорогу. Не улыбайся. Левонтий, отцовские слова — верные слова. И говорю тебе от души: ежели даже стыдно будет другой раз сознаться в своей слабости, но ты чувствуешь, что слаб, — признайся. А силу почуешь — двигайся. Вот и спрашиваю тебя, чувствуешь ты эту силу, есть в тебе такая хватка?
— Она с годами приходит, — спокойно ответил Леонтий.
— С годами… — Отец помолчал, словно припоминая что-то. —А Ленин? Ленин, по-твоему, ждал этих годов? Нет, сынок, ты хоть и ученый, а я тебе вот что скажу: Ленин еще мальчонком, может, почувствовал в себе силу, талант свой. И вот этот талант он не захоронил, а вроде как развернул, выход ему дал на простор. И этим самым талантом он потянул нас, рабочий люд, на борьбу с самодержавием…
Спустя несколько лет, когда Леонтий Жерновой уже был секретарем горкома партии одного из промышленных городов Сибири, отец сообщил, что чувствует себя плохо и хотел бы перед смертью повидать сына. Леонтий прилетел на самолете на другой же день.
Отец лежал на старенькой деревянной с точеными ножками кровати, лежал на спине, худой и немощный, но не стонал, не жаловал
ся на свою судьбу, не просил прислать ни лекарства, ни знаменитых докторов. Когда же они остались вдвоем, он взял руку сына в свою и чуть слышно спросил:
— С делом-то справляешься?
Леонтий, кивнув головой, указал на орденские колодки, прикрепленные поверх нагруд-ч ного кармана полувоенного кителя.
— Не то, Левонтий… ты мне словами объясни лучше, силу-то чувствуешь в руках, или так себе?
— Силы хватит, отец. — И Леонтий, все еще не выпуская костлявую руку отца, припал к его бородатому морщинистому лицу.
— Спасибо, сынок… теперь со спокоем и умирать могу.
Через неделю отец умер. Но Леонтию приехать на похороны не пришлось — он сопровождал большую колонну танков на Ленинградский фронт.
Шли годы. Вот уже Леонтий Жерновой в Высшей партийной школе, потом едет на восстановление Сталинграда, работает секретарем обкома, затем полгода — в ЦК, и наконец — Краснолудск. Был бы жив отец, он наверняка задал бы ему тот же самый вопрос: «Справишься ли, сынок?»
«А в самом деле, справлюсь ли с этой новой работой в нелегком заснеженном лесном краю, где с таким трудом придется добывать лес и лен, хлеб и мясо, молоко и масло? Это не Украина, не Кубань и даже не Воронеж,— нет, это север. Семь месяцев — снег, морозы, метель, и только на пять месяцев подпускает к себе земля. Сколько надо положить труда, чтобы в эти месяцы вырастить хлеб на бедных подзолистых землях!» — так думал Жерновой, когда впервые ехал в Краснолудск. С тревогой смотрел он из окна мягкого вагона на поля, заваленные глубоким снегом, на разбросанные по сторонам деревеньки, на утонувшие в снегах крохотные полустанки, на маленькие станции, где бабы продавали одни лишь соленые грибы.
Но как только Жерновой приехал в Краснолудск, его охватила другая волна — те сомнения, которые возникли дорогой, пропали, с первых же дней он налился завидной внутренней силой и, как обычно, снова уверился, что справится, потянет. Он сразу же с головой погрузился в дела области, решал один вопрос за другим… И вот на очереди научно-исследовательский институт… Наскоро ознакомившись с годовым отчетом института, Жерновой на другой же день вызвал к себе замещавшего председателя облисполкома Трухина — председатель Игольников длительное время болел — и принялся расспрашивать о Штине, о роли института в укреплении колхозов. Трухин, не
понимая, куда клонит секретарь обкома, отвечал односложно и порой невпопад.
— Ну, а все же скажи, с колхозами-то как они дружат, не оторвались? — спросил его Жерновой.
— Как же не оторвались, коли за травы ратуют.
— Вот и я думаю, институт-то у них травяной… Может быть, послать комиссию, проверить их работу?
— Об этом мы еще с Игольниковым думали.
— Вот и хорошо. Подготовь состав комиссии для проверки института. — И Жерновой встал. — А вообще о клеверах какое твое мнение?
Трухин помялся, провел рукой по выбритой до блеска круглой голове и неопределенно ответил: