Дружинин сидел в президиуме и пытался отыскать среди собравшихся Валю, но она никак не попадала ему на глаза. «Неужели не пришла?» — подумал он и вдруг увидел Веру Михайловну. Она стояла у ветвистой сосны и держала за руку дочь. Дружинин кивнул Селезневой, чтобы она проходила в президиум, но Вера Михайловна отрицательно покачала головой, указав взглядом на дочку, которая была тут же рядом в коротеньком белом безрукавном платьице и все время о чем-то спрашивала мать.
Но вот Ромжин, поблагодарив людей за работу на весеннем севе, предоставил право поднять флаг Петру Щелканову, — что ни говори, а посеял он нынче опять в районе первым.
Петр Егорович степенно поднялся из-за стола президиума и, подойдя к мачте, взялся за бечевку. Красный флаг вздрогнул, потом медленно поплыл по шесту и, расправив свое огненное крыло, затрепыхал, как живой. Не выпуская из рук бечевку, Петр Егорович, поблескивая лысиной, кланялся то в одну сторону, то в другую, словно раздавал свои поклоны каждому хлопавшему в ладоши…
Потом передовикам сева вручили подарки, а когда затихли аплодисменты. Ромжин подошел к краю сцены и, приподняв руку, сказал:
— Ну, а кого обошли сегодня премией, получат в следующий раз. У нас есть где отличиться, впереди — сенокос, жатва…
— …и художественная самодеятельность! — подхватил неожиданно выскочивший из-за березок высокий парень в малиновой, расшитой по подолу рубахе, подпоясанной шелковым поясом. — Разрешите и нам, товарищ председатель райисполкома, показать свои успехи!
— Чего же вам не хватает для этого? — улыбаясь, спросил Ромжин.
— Ключей, товарищ председатель, ключей…
Ромжин удивленно посмотрел на парня и, сделав серьезный вид, пошарил по карманам чесучового пиджака. Не найдя требуемых «ключей», он озабоченно покачал головой, но вдруг, словно что-то вспомнив, шагнул к столу, — и что за чудо, — откуда ни возьмись в руках появился огромный ключ, разукрашенный яркой позолотой!
— Итак, дорогие зрители, праздник песни мы берем в свои надежные руки и этим вот золотым ключом его открываем, — сказал парень в расшитой рубахе и, подбежав к заднему краю сцены, дотронулся ключом до березового барьерчика. И словно по волшебному мановению из-за березок выпорхнули девушки и парни и пошли по сцене, будто по лужку, медленно и плавно навстречу друг другу двумя яркими ручейками.
Ой ты, речка-реченька,
Лудушка-широкая… —
пел под тихие всплески баяна ручеек, тот, что справа, а ему уже вторил другой:
Бережки крутые.
Елочки густые…
И вдруг они словно слились воедино, зазвучали вместе:
Вышли на гулянье,
С белой на свиданье,
С белою березонькой…
Дружинин подошел к Вере Михайловне и зачарованно смотрел на эти два причудливых ручейка. И вдруг среди девушек он увидел Валю. Она, как и все, была в легком длинном платье с яркими вышивками по подолу и рукавам, на голове — кокошник, усеянный блестящими бусинками.
— А Валя-то как хороша! — невольно воскликнула Селезнева и, взглянув на Дружинина, поняла, что он по-прежнему любит эту девушку. На душе у Веры Михайловны вдруг будто что-то померкло, и, словно стараясь отвлечь внимание, она добавила:
— И жена Кремнева вон, которая в розовом…
— Да, да, — отозвался Дружинин, все еще не спуская глаз с Вали.
С весны он с ней не встречался. Теперь, когда прошло время, Дружинин понял, что зря тогда погорячился. Надо было говорить иначе. Она по-своему тоже была права — трактора надо беречь, вовремя ремонтировать… И вот теперь пора бы уже объясниться…
Вера Михайловна, словно читая его мысли, сослалась на головную боль, отошла к ларьку и, не дождавшись окончания концерта, уехала домой.
Дружинин надеялся, что после концерта он обязательно встретит Валю. Но уже и концерт кончился, он так и не увидел ее. Он снова подошел к пустующей сцене, заглянул в гримировочную— маленький дощатый сарайчик, прошел по дорожке в глубь рощи, — Вали нигде не было.
Досадуя, что так и не удалось повидать ее, Дружинин направился в райком. Когда он миновал танцевальную площадку, где все еще звенел баян и стучали каблуки, Дружинина догнала какая-то бойкая бабенка, низенькая и востроносая, и, ухватившись за руку, сказала:
— С жалобой к вам, товарищи руководители, — и, тыча пальцем в стоявшего рядом председателя колхоза Шубникова, толстого и неуклюжего, звонкоголосо продолжала: — Вот он, наш колхозный вожак. Пощекотать бы его надо критикой, да толст шибко, не пробирает. Смотри-ка, Шубников, другие-то председатели какие премии всем преподнесли? Кому часы, кому гармонь, кому термос, — говорят, по три дня в нем вода горячим ключом клокочет. А он, вожак наш, какую нам, дояркам, премию отвалил? По комбинации! Ты дай мне, товарищ Шубников, прежде всего культуру — радиолу или телевизор, если не жалко.