В тот день, помнится, в блокноте появилась коротенькая запись: «По-праведному обо всем суди, а мы рук своих не пожалеем мозольных».
И стоило потом раскрыть блокнот и прочитать эти слова, как перед ним сразу вставало непаханое поле.
У каждой записи своя биография. И время от времени заглянуть в эту «биографию» стало уже привычкой Сергея.
12
Среди гудевшего застолья Игорь чувствовал себя маленьким и лишним. Сдвинутые столы, заваленные горой пышных пшеничных булок, гости, нарядные и несдержанно крикливые, то и дело чокавшиеся друг с другом рюмками и стаканами и кричавшие «горько»,— все это тоже казалось ненужным и лишним.
Нет, не такого праздника ждал он, да и собирался встретить его не с Кланей. Он мечтал, что в тот день будет много солнца, света, цветов. Думалось, раскроется перед ним огромный мир, и они выйдут с Маринкой ему навстречу…
Игорь вздохнул, скосил глаза на Кланю. Она жмется к его плечу, что-то шепчет. А гости уже в который раз кричат им «горько». Игорь и Кланя по обязанности встают и целуются у всех на глазах.
Тощий, с топорщившимися усиками уполномоченный, приехавший на маслозавод по проверке жирности молока, сытно икнув, поднял пузатую рюмку:
— Товарисчи, соймем пробу!
— Соймем!! — ответили дружно несколько голосов, и рюмки, стаканы, бокалы — все, что взято было сегодня на вооружение Купоросихиной родней, зазвенело, и вновь послышались поздравления.
Не прошло и десяти минут, как снова раздался сипловатый голос уполномоченного:
— Соймем, товарсчи, пробу!
— Есть ли что снимать-то, дорогие гостеньки? — картинно скрестив на груди руки, спросила Купоросиха, казалось, еще больше располневшая за этот день. — У нас ведь по-домашнему, не обессудьте уж… Хотя и по-домашнему, а без запасов не живем.
По-хозяйски властно она выбросила руки в сторону дверей, где толпились бабы, пришедшие поглазеть на молодых. И те, без слов поняв ее, расступились — в горницу торжественно внесли дубовый бочонок с брагой.
И опять не усидел уполномоченный с усиками:
— Поступило предложение: снять, товарисчи, пробу.
Гости захлопали в ладоши, кто-то затянул было «Шумел, горел пожар московский», но, не зная дальше слов, смолк. Однако песню подхватили другие голоса, и «пожар московский» долго разгорался в большом Купоросихином дому.
Купороёиха, довольная, раскрасневшаяся от выпитого, плавала около столов, как баржа, и не сводила глаз с Игория и Кланечки. Когда налили всем по стакану браги, она подмигнула Сократычу и, взяв его за руку, сказала:
— Ну, а чем, дорогие гостеньки, мы с Ива-нием да свет Евсеичем хуже молодых? Мы тоже, чай, не женатые да не замужние. Совсем-совсем холостешеньки…
По горнице опять поплыло:
— Го-о-рь-ко-о!..
— Соймем пробу-у!
Под общий шум гостей Купоросиха обхватила полными, обнаженными по локоть руками щупленького, растерявшегося Сократыча и, троекратно со смаком чмокнув его в губы, затянула свою любимую:
Проводила мужа в Питер,
Кйлина моя, малина!
На четыре на годочка…
И горница дружно подстала:
Калина моя, малина!
А Купоросиха, притопывая ногой, звонкоголосо выводила:
Подхватила я дружочка,
Калина моя, малина!
На четыре на денечка.
Калина моя, малина!
Гости хлопали в ладоши, шумели, кричали: «Браво!» Игорю это все претило. Склонив голову, он вертел в руках старинную вилку с белым костяным черенком.
— Чего это с тобой, Игорь? — удивилась Кланя.
— Душно…
— Это с браги, наверно, не пей больше…
Игорь нашел под столом руку жены, такую
же полную, как у тещи, сжал ее, отчего Кланя даже тихонько охнула.
— Больно-о…
— А мне, думаешь, не больно?
Он взял пузатую рюмку с водкой и резко встал. Взглянув на него, торопливо поднялась и Кланя. Опередив его, проговорила:
— Просим, дорогие гостеньки… —и, наклонившись к Игорю, шепнула: — Не пей всю-то…
— За неженатых! — Крикнул, к удивлению гостей, жених и опрокинул в рот рюмку.
— Браво! Браво!
— Вот это сурприз…
— По-нашенски! Соймем!..
— Кланюшка, отпей малость и ты, — покосившись на зятя, сказала забеспокоившаяся Купоросиха.— Теперь уж и ты не барышня…