— Чего же ты нахохлился, приятель? —. догнав его, спросил Дружинин.
— Да так…
— «Так» не бывает. Заходи, поговорим.
Они шли по раскисшему снегу, ноги разъезжались, проваливались. Игорь пытался держаться позади Сергея Григорьевича, но Дружинин старался идти рядом с ним и слегка замедлял шаги.
— А любите вы друг друга? — негромко, с участием спросил он Игоря.
— Не знаю, — не сразу ответил тот и застеснялся, и тут же, будто стараясь побороть свое смущение, пояснил: — Любовь — ведь это что? Я так считаю, Сергей Григорьич, чтоб в каждом деле быть заодно. И потом, чувства такие… Увидишь другой раз — и на сердце хорошо станет, вроде как весело… И тогда работать больше хочется. Ну, понимаете, не могу я это все толково выразить на словах. — И, вздохнув, закончил: — На деле-то у меня только не так получается. Ежели бы не сын… Что ни говори, а тянет к себе сынишка-то. Думал уж я всяко об этом. Только не житье мне в ихнем доме. Каждую пустяковину к себе тащат. И меня в эту тину затянуть решили. Но ведь я как воспитан? Три, к слову сказать, специальности имею. Кому я должен свои знания отдать? Людям, чтобы лучше жилось всем. А она, старуха-то, Купоросиха эта, только об одном и печется, как бы себе побольше заграбастать. Не так бы следовало жить-то…
— Перевоспитать их надо…
— Не выйдет, крепко они увязли в своей личности, черт возьми…
30
На другой день, по пути в родильный дом, Игорь забежал в магазин, купил пачку вафель и заторопился к Клане. Быстро взбежал на крыльцо, открыл дверь — и лицом к лицу столкнулся опять с той же сестричкой. Записки Клане он решил не писать, а только сказал, чтобы передали ей вафли и поклон. А в поклоне чтобы пояснила: дескать, он взял пять дней отпуска за свой счет и будет ожидать ее, и как только Кланю с сыном выпишут из роддома, он приедет за ними на лошади, и что лошадь им дают в любой момент в райкоме.
— Могли бы и «газик» разрешить, — пояснил он, — но сейчас куда на машине в такую водополицу сунешься.
Выслушав Игоря и немного помолчав, девушка сказала:
— А об этом, пожалуй, и в записке можно написать.
— Нет уж, вы лучше словесно передайте.
— Да ведь чудной вы, молодой человек. Это ведь я в прошлый раз так сказала, чтоб вы лишнего чего не написали. А то, о чем рассказали вы теперь, это ведь только радостно ей будет.
— Радостно? Ну, тогда другое дело. — И Игорь, пошарив в карманах и найдя затасканный, со смявшимися уголками блокнот, вырвал листок и начал писать.
Когда сестричка взяла записку и пошла, он остановил ее и снова попросил:
— Только вы ей поясните словесно: так, мол, и так… водополица, нельзя никак на ма-шине-то.
Не прошло и пяти минут, как передали ответ. На обороте записки было написано карандашом всего несколько слов: «Спасибо тебе. Мы с Игоречком здоровы».
«С Игоречком?» — Радостный озноб пробежал по спине. — Неужели и сына так назвала? Нравится, что ли, ей? Или угодить мне решила? А может, просто из озорства? И зачем она так-то: и имя-то не слишком, чтобы особенное. Лучше бы по-другому назвать. Митей или Сергеем… Сергей Игоревич… Сережа… Куда как лучше».
— А вы от меня вторично записочку можете передать? — все еще разглядывая слова, написанные Кланей, спросил он.
— Отчего же не могу — пишите.
Игорь снова присел к столу. Писал он теперь Клане не спеша, казалось, подолгу обдумывая каждое слово. На маленьком листочке появлялись особенные слова, надо было выбрать из всех одно, самое лучшее, такое, чтобы лотом человек всю жизнь был доволен. Игорь написал столбиком имена, из которых Кланя должна была выбрать ей полюбившееся.
— Чтоб подумала хорошенько,— подавая записку, сказал он наставительно. — Да пусть не спешит, я обожду…
Кланя на письмо ответила, что она сына еще не назвала, только хотела его так назвать, но если это имя ему не нравится, то она готова назвать его и Сережей. Как раз у нее есть дядя, его тоже зовут Сергеем, и человек он хороший, и уважают его все.
«Да разве сравнишь твоего дядю с Сергеем Григорьевичем», — вдруг, почему-то обидевшись, подумал Игорь. Но обида, неожиданно вспыхнувшая, тут же погасла. Поблагодарив девушку, он спросил, когда же должны выписать жену из роддома.