Дружинин встал, сбросил с плеч пиджак и, расстегнув ворот, вспомнил вдруг отца, который частенько рассказывал, как он со всесоюзным старостой за одним столом пил чай. Отец гордился этим и, рассказывая, каждый раз вставлял что-нибудь новое: то Михаил Иванович улыбнулся как-то удивительно тепло, то сказал какое-то особое словцо — а словцо это было, видать, крестьянское, оттого и запало так в душу.
«А ведь чаек-то и впрямь сближает людей», — подумал Дружинин, и глаза его загорелись озорным мальчишеским блеском.
Он поднялся с кресла и приоткрыл дверь.
— Поставь-ка, Катенька, самовар, — сказал он машинистке. — Гостей принимать будем.
Тотчас же началась подготовка к встрече гостей. Длинный стол, который был придвинут к письменному, теперь выдвинули на середину кабинета, поставив его совсем отдельно. Накрыли его скатертью, принесли стаканы, сахар, даже печенье… Появился и самовар — большой, медный и до того начищенный, что луч солнца, ударившись о его бок, веселым зайчиком заиграл по стене.
Вскоре стали съезжаться и «гости». Первым на своем пегом низкорослом жеребчике прискакал Гриша Медведев. Он быстро поднялся по ступенькам; вытирая платком потное лицо, открыл дверь в кабинет — и невольно отшатнулся.
— Здесь заседает бюро?
— А где же ему быть, как не здесь? — послышался из-за плеча его голос Дружинина.
— Как здесь? За самоваром?
Даже Кремнев — и тот удивился: опять что-то затеял их секретарь. А секретарь, веселый, улыбающийся, стоял рядом и приглашал всех к столу. Смешливая Катенька теперь была за хозяйку, разливала чай.
— Эх, и хорош же чаек, хлопцы, — помешивая ложечкой в стакане, хвалил Гриша Медведев.
— Чай хорош, а водочка еще бы лучше, — пошутил под общее оживление Фонарев.
— Боюсь, что этого не дождетесь, — ответил с улыбкой Дружинин. — Надо спрашивать разрешения у пленума.
— Высока инстанция!
— А как же. — И, отпив из стакана, Дружинин уже серьезнее сказал: — А теперь давайте поговорим. Бумаг не будем писать, а поговорим вот так, у кого что наболело… Дело вот какое. Все вы были на активе и знаете, о чем там шла речь. А что решалось на бюро, не слышали. — И он рассказал, как ему пришлось отчитываться. — Не скрою, — признался он, — о цифре, которую я назвал там. у меня мыслишки были и раньше. И кое с кем из вас я уже раньше советовался об этом.
— Ох, и хитер ты, Григорьич, — поглаживая лысину, сказал Щелканов. — Сначала нас решил чайком напоить, а потом и на битву пустить?
За столом одобрительно засмеялись. А когда смех стих, Дружинин спросил:
— Справимся?
— С цифрой-то? Уж очень рогатая она.
— Да ведь соски у коровы не оборвешь, ребята, ежели молока нет.
—• Соски не будем обрывать — молоко надо, — ответил Дружинин и с опаской подумал: «А вдруг не поддержат?» — И взглянул на Кремнева. — Первое слово даю Николаю Семеновичу.
— Я еще не управился с чаем, Сергей Григорьевич.
— Разрешите, хлопцы, я выскажу свою мысль, — ставя на стол пустой стакан, сказал Гриша Медведев. — Можно? — и слегка ¦ боднул вихрастой головой воздух, отчего густые каштановые волосы его развалились надвое. — Так вот, трудная, конечно, задача. Но ведь где трудно, там и мы с вами должны быть.
— За чайком особливо.
И опять все рассмеялись. Рассмеялся и Дружинин и подумал: «А не зря ли я в самом деле вылез с этим чаем? Посидят, посидят вот так и сведут все к шутке».
— Почему я так думаю? — сжав кулак и легонько взмахивая им, продолжал Медведев.— А думаю я так потому, что это наше общее дело. Как мы будем у себя в колхозе добиваться? А вот как. У нас уже организован летний лагерь для скота. Подыскали хорошие выгоны. Пастухов на сдельную оплату перевели. Платим не просто так, а за литр молока. Ну, конечно, сами понимаете, и интерес у людей поднялся…
Потом заговорил Кремнев, не так горячо как Гриша, но всем было ясно, что совхоз и в этом деле не подведет.
— А как думаешь ты, Петр Егорович? — спросил Дружинин тестя.
— А я помолчу пока что, — смахивая клетчатым платком со лба испарину, ответил Щелканов. — Интересно послушать, что скажет вон Аммосов?
— Коровы у меня не те, товарищи, не молочные коровы, — отозвался низенький Аммосов.