Жерновой, откинувшись на спинку кресла, покуривая, слушал Селезневу и. стараясь скрыть нарастающее недовольство, думал: «В прошлый раз на бюро за Дружинина вступилась, сейчас — за Штина. Чего доброго, и в этом вопросе Янтарева возьмет в союзники». Глаза его потемнели. Выпрямившись и расправляя плечи, он кинул недокуренную папиросу в пепельницу и сказал:
— Не-ет, товарищ Селезнева, на поводу мы не пойдем!
— У кого, у науки?
— Не извращайте — наука без опыта мертва.
— Согласна — мертва. Но каким вы научным доказательством или опытом можете подтвердить, скажем, сплошную выпашку клеверов в наших условиях? — спросила твердо Селезнева и пристально, почти в упор, взглянула в широкое, с крепкими литыми скулами лицо Жернового.
Тот недобро усмехнулся:
— Ну, знаете, я уже достаточно наслушался об этом от Янтарева.
— И Янтарева мнение надо учитывать, и профессора Штина… И многих, многих других, прежде чем решать.
— Учитываем…
— Не всегда. Взять хотя бы докладную Дружинина об известковом туфе на Вертячем болоте.
— Да оставьте вы свое Вертячее в покое1
— Нет, Леонтий Демьянович, оставлять нельзя. Это редкостный природный дар.
— Так что же, по-вашему все побросать, и — на болото? Пока нас и так неплохо снабжают удобрениями.
— То, что мы получаем, — это капля в море.
Машинально поправив темный в белый горошек галстук, Жерновой словно бы подытожил:
— Вначале используйте эту каплю, и уже потом с товарищем Дружининым, если хотите, связывайте себя по рукам и ногам вашими прогнозами.
— Извините, — проговорила Вера Михайловна и, не сказав больше нй слова, вышла.
Оскорбленная, она шла по цветной ковровой дорожке длинным безлюдным коридором и думала о Жерновом. Еще не так давно она представляла его совсем иным. Его опыт, настойчивость и та поразительная энергия, которая проявлялась в каждом его шаге, — все это нравилось ей. Это, казалось, и были те качества, какими должен обладать руководитель крупного масштаба. Теперь же перед ней встал совсем другой человек — честолюбивый и даже капризный.
13
По серо-желтой, выжженной летним палом боровине тянется белесая песчаная дорога. И место здесь, кажется, низкое, и от реки далеко, — а такое песчаное, что колеса зарываются, и райкомовский «газик» плывет как по волнам. Откуда бы взяться песку? Может быть, Луда когда-то подбиралась сюда и, протекая по тем местам, где теперь тянется полукольцо озер, оставила песок? Машины уже не могут проходить по старой дороге, и шоферы прокладывают между хилых сосенок новые колеи.
По одной из них и везет Дружинина Федька Шаня и вслух клянет верходворскую Сахару. Но вот среди этого редкого соснячка показались коровы — белые, черные, красные, они разбрелись по боровине, оживили однообразный пейзаж. Отбиваясь от комаров, они грызут жесткий скрипучий мох да на ходу срывают с сосенок молодые побеги. Дай волю, они давно бы, задрав хвосты, убежали отсюда, но их сдерживает беловолосый мальчишка, который идет впереди стада и угрожающе размахивает березовым прутом. Позади плетется с палкой в руках старуха; она ворчит, ругая и жару, и неспокойных коров, и мальчишку, который, как ей кажется, плохо исполняет свою обязанность.
Подъехав к старухе, Дружинин вышел из машины, спросил:
— Пастушишь, бабка?
Старуха оперлась на палку и, пристально взглянув на него маленькими выцветшими глазами, прошамкала:
— Какое там, ошередь отвожу. И, как назло, — жаришша, дохнуть нечем.
— Чьи это коровы?
— Всякие, и свои и казенные… Молоко-то все на завод да на завод, нам ведь ни капельки не остается.
— А как доят?
— Чего же надоишь с этакого моху?
— Выгонов нет, что ли?
— Да ведь заросли все. На выгонах лес-то, слышь, до потолку. Здесь хоть и мох, а на виду.
•— А председатель где?
— Наш-то Забазнов? Да где же ему быть, в конторе, скрывается от жары. — Она горестно махнула рукой. — Поговорила б. да некогда, соколик. Коровы-то вон, лешие, из виду скрылись. — И, подобрав подол сарафана, заторопилась.
«Вот тебе и мой чай, — с досадой подумал Дружинин. — Давно ли вели разговор, а Забазных вновь выгнал скот на боровину и ждет молока. Да и ждет ли?»
В конторе колхоза Забазных не было. Счетовод сказал, что председатель сегодня совсем не приходил, не иначе как где-нибудь в бригаде.
— А это еще неизвестно, — подстала к разговору оказавшаяся в конторе Галка Бельченко. — Со своим языком Платон наш может и далеко убежать. Околдовал нас этот Платонов язык вначале, да и только. Такие обворожительные речи говорил, ну и ну. Кисельные берега да молочные реки сулил. Древними великими именами свои посулы подкреплял. А на деле оказалось вон как — все, что было у Шубникова, и то спустил. Долго ли, товарищ Дружинин, слушать Платоновы речи?