Платона Забазных и впрямь разыскать было нелегко. Утром он забежал к одному моряку, приехавшему в отпуск из Мурманска, немного выпил с ним. Потом, вспомнив, решил дойти до села Застрехино и узнать, готова ли сеть, которую он заказал вязать местному рыбаку.
Проходя мимо застрехинских покосившихся бань, Платон неожиданно встретил Кланю, которая поднималась с ведрами по тропинке в гору. Он подбежал к Клане и, услужливо схватив из руки ведро, сплеснул воду, окатив ее босые ноги.
— Сумасшедший! — отпрянув, вскрикнула Кланя и, бросив на Платона хитровато-лукавый • взгляд, шагнула в сенцы. — Помогать-то вас нет, а мешать горазды. И дровишки назло не горят, совсем замучилась…
— Дайте-ка спички!
— А ну-ка, попробуй, председатель, — протянула коробок Кланя.
Чиркнув спичкой и осветив Кланино лицо с карими зазывно блеснувшими из темноты глазами, Забазных легонько толкнул ее локтем, потом схватил за руку.
— Ой, чего это вы?.. Увидят…
— Не увидят, — обняв ее за талию и все больше пьянея, ответил Платон и, захлопнув за собой дверь, прошептал:
— Теперь не увидят…
U
Редкий день проходил в Купоросихином доме без того, чтобы не устраивала скандала теща: то жаловалась на свою одинокую вдовью жизнь — все обижают и нет за нее заступника, — то упрекала зятя, что он бесхозяйственный человек, только книжки на уме. В таких сварах Кланя обычно брала сторону матери. Игорю приходилось обороняться не только от тещи, но и от жены. С каждым днем он все сильнее чувствовал, что лишний в этом доме.
И в то же время какая-то невидимая ниточка связывала его с этим большим, неприветливым домом. Каждый раз, возвратившись с работы, Игорь на цыпочках подбирался к кроватке сына и подолгу вглядывался в своего мальчиша, как он ласково называл его. Привязанность к сыну, беспокойство за его будущее и были той самой ниточкой, которая еще удерживала его здесь.
Вскоре по деревне поползли слухи, что кто-то застал Кланьку с Платоном Забазным в бане. Качали головами досужие бабы, усмехались.
И вдруг невидимая ниточка лопнула, оказывается, и она была уже теперь не в силах удержать его. Пришло время, когда Игорь молча вытащил из-под кровати старенький фанерный чемодан, сложил в’него белье и сказал:
— За остальным потом как-нибудь…
— Опять уходишь? — спросила пересохшими губами Кланя. — А сын? И сына забирай, — сказала она и осеклась.
Игорь хотел было подойти к кроватке, в которой спал сын, но теща преградила ему путь.
— Отойди, басурман! — угрожающе крикнула она. — Побегаешь-побегаешь, да опять с рваными коленками вернешься. Куда те деться, бесхозяйственному?
Схватив чемодан, Игорь метнулся к порогу. Скрипнули тяжелые с накатом двери, обитые старым ватным одеялом, и оборвали голос старухи.
Сбежав по ступенькам, Игорь вдруг почувствовал в себе какую-то необыкновенную легкость. Все, что угнетало его в этом доме, — все осталось за той тяжелой дверью. Все, все теперь позади. Только сын… Сынка жалко, он маленький… Но, может, это и лучше, что маленький…
Выйдя за околицу, Игорь остановился. Над головой все больше сгущались сумерки. Куда идти, к кому? Пришла мысль вернуться в деревню и переночевать у кого-нибудь из соседей. Но он тут же прогнал эту мысль. Подхватив чемодан, он пошел в направлении леса.
Ноги легко несли его, чемодан в руке был как перышко, да и чего в нем: пара белья, три неглаженые верхние рубашки да бритва… Вот и все его пожитки, все богатство. То, что купили сообща с Кланей, — все осталось там, за тяжелой дверью, обитой одеялом. И радиоприемник, и никелированная кровать… Даже баян его остался там…
Игорь перелез через отсыревшие жердочки изгороди и по тропинке свернул к Валеркиному дому. Остановился у крыльца, окинул взглядом двор, потоптался и легонько постучал в дверь. На стук никто не отозвался. Постояв, он стукнул посильнее, прислушался.
— Это, Валерик, ты?
— ‘Здравствуй, Федоровна. Это Игорь…
— Игорь Иванович? Сейчас, сейчас. А я жду своего Валерьяна, ушел на танцы.
— Счастливый он.
— Уж и не знаю, — открыв дверь, сказала старушка. — С Галей ведь Бельченко дружит, — доверительно добавила она. — А ты-то отколь?
— Опять оттуда же…
— Охти, боже мой… С чемоданом… Неуживчива, видать, и впрямь твоя нареченная-то.
— Оба виноваты, — стараясь отвязаться от расспросов, ответил Игорь. — На сеновале-то у вас свободно?