Закрывались двери, закручивались иллюминаторы.
Даже отважный морской пёс Верный, вечно сидевший на носу парохода, высматривая дорогу, тут забивался под шлюпку.
Но сам пароход «Даёшь!» всё равно пробивался вперёд среди молний и грома — всё вперёд и вперёд.
Так вот в один такой, правда, более тихий вечер, когда по стёклам хлестал дождь, тарабанил ветер и всем хотелось быть вместе, возле Солнышкина, точнее, его рубки, сидели Перчиков, Челкашкин, Пионерчиков, а Федькин наигрывал на гитаре свои любимые песенки.
Неожиданно, как бы между прочим, по ступенькам поднялся Петькин и, оглядываясь, сказал:
— Сидите? А Мишкин в столовой кино крутит! Про пиратов!
— Опять эту бодягу?
— Туфта! — пожал плечами Перчиков. — Режиссёрские выдумки. Тоже мне, придумали штурмана, который обвёл вокруг пальца ребятишек мадам Вонг. Да настоящие пираты сделали бы из такого штурмана третьесортный форшмак! Вот мы с Солнышкиным подзалетели один раз к настоящим пиратам, так это да, это кино! — И радист покачал головой.
— А про истории Солнышкина кое-кто тоже кино сляпал, — вставил Федькин, — даже два! В одном сделали речником с другой фамилией, в другом — девицей. А из Плавали-Знаем такого морского волка! И ещё известных артистов в такое дело воткнули!
— Обычное дело! Сначала сцапали, а потом сляпали, — усмехнулся Челкашкин. — Жульё!
— Пираты! За такие штуки на выброску и в гальюн головой! — проговорил Федькин.
Тут в борт что-то грохнуло, взвизгнуло.
Все переглянулись, а Челкашкин заметил:
— А ночь, действительно, в самый раз для пиратов. Вон один наш механик до сих пор одно место заращивает — так ему в Бангкоке из шестиствольного ружья залепили...
— Ну не в этих же водах, — проронил Солнышкин.
— Ну конечно, не в этих, — согласился доктор.
Но тут снова загрохотало, что-то по коридору мокро зашлёпало, распахнулась дверь и ввалившийся в неё растерянный Борщик заорал что было сил:
— Пи-и-раты! Пираты! На корме пираты! — и кинулся обратно.
Перчиков и Челкашкин, закатывая рукава, бросились за ним. Федькин, забыв про отдавленный динозавром мизинец, прыгал через ступени, поднимая тяжёлую костыльную палку.
— Наверняка мафия, банда! — кричал Пионерчиков.
— За нашим динозавром! — крикнул присоединившийся Моряков.
— Бей их! — распахивая дверь, выпалил Челкашкин и с размаху влепил по чему-то летящему за борт старым флотским ремнём.
А Борщик, выпалив: «Вот вам!» —шмякнул по темноте старенькой поварёшкой.
И вдруг снизу, из этой самой темноты, раздался отчаянный вопль — на своём, на родном языке:
— Братцы, что вы! Не надо! Своих уничтожаете!
И все разом отпрянули и переглянулись, узнав неожиданно знакомый голос. Голос Васьки-бича.
Можно, конечно, было бы ещё усомниться, если бы вслед за этим — среди огромного океана — не послышалось такое знакомое:
— Говорил, не надо. Предупреждал, бить будут! Плавали, знаем!
А кто-то резким птичьим голосом выкрикнул:
— Загоню дурака, доведёт до милиции!
Все, несмотря на дождь, снова изумлённо
переглянулись, повернулись к ошалелому от происшедшего Борщику и увидели, как сзади него с канистрой отступает в тёмную морось пытавшийся спровадить всех на паршивое пиратское кино новый боцман Петькин.
ОСОБЫЕ ВИТАМИНЫ КОКА БОРЩИКА
Возможно, ничего подобного бы в эту дождливую ночь и не произошло, если бы не дурное настроение кока Борщика, преследовавшее его уже неделю из-за доктора и лучших, можно сказать, самых лучших кулинарных и человеческих побуждений.
Дело в том, что все последние рейсы добрый и старательный кок выращивал овощи, чтобы подпитать витаминами любимую команду. У иллюминаторов и под ними, на лавках и под лавками у него зеленели ящики и горшочки. Баночки и старые кастрюльки с землёй. Из них, даже возле айсбергов, тянул вверх стрелочки молодой лучок, резво топорщился укропец, проталкивалась румяными боками бойкая редисочка...
И к обеду или ужину то и дело у каждого из тарелки тянулся к ноздрям дразнящий зелёный привет от Борщика.
Приятно было не только всем этим аппетитно похрумкать, но и просто посмотреть, а то и погладить по верхушкам уютную родную зелень.
Но чтобы хорошо зеленел лучок и бодрей пузатела редиска, кок прихватывал для удобрений в каждый рейс целлофановый мешочек кругленького козьего помёта.
Время от времени он подбрасывал по нескольку горошин в каждый горшок и убирал мешочек на место. Но в этот раз, достав пакет, Борщик заметил, что подошло время обеда. Он бросился разливать суп, накладывать жареные макароны, а для закуски поставил на противоположный конец стола такой же целлофановый мешочек с прекрасным изюмом.
В это время на камбуз снять пробу заглянул аккуратненький, строго выбритый Челкашкин, отхлебнул первого, попробовал второго и мимоходом спросил:
— А это, наверное, на третье?
И, прихватив из первого мешочка несколько золотистых горошин, небрежно бросил их в рот.
В ту же секунду глаза его взметнулись, лицо вытянулось, и, давясь козьим горохом, видавший виды доктор прохрипел:
— Вы чем это собираетесь кормить команду? Чем?
— Витаминами, — как ни в чём не бывало сказал удивлённый кок.
— И это — витамины?! — И, схватив полную горсть уже из другого мешочка, доктор влетел в столовую с криком:
— Посмотрите, какими витаминами собирается вас кормить любимый кок! Посмотрите!
— У моих витаминов есть особые качества! — выкрикнул Борщик.
Все потянулись к ладони доктора и, запустив в неё пальцы, захрустели чудесным изюмом.
— Всю жизнь готов таким хрумкать, — заявил Солнышкин.
— Век бы лучшего не жевал! — с удовольствием крикнул дохромавший до доктора Федькин.
На ладони у доктора на этот раз лежал прекрасный изюм.
— Смотреть надо, из какого мешка хватаете! — слезливо пропел Борщик и протянул команде козий горох, которого хватил доктор.
«Даёшь!» подпрыгнул от смеха, а доктор от возмущения.
— Проветриваться надо почаще, чтобы не ставить рядом с витаминами мешок неизвестно с чем! — крикнул он и, закрыв ладонью рот, кинулся в каюту.
И пока команда обсуждала, каких витаминчиков хватанул их уважаемый доктор, а доктор усиленно чистил зубы и полоскал горло, кок отсчитывал в стаканчик сердечные капли, которые потихоньку от всех хранил за баночкой с луком.
Однако вняв совету доктора, он стал действительно почаще выбегать на палубу.
Во-первых, чтобы получше проветрить пропахшие перцем и лавровым листом мозги.
А во-вторых, и это главное, чтобы вынести оттаявшей мороженой рыбки весёлым пингвинам, которые пристроились на корме «Даёшь!», как на льдине, и даже в тропиках не собирались покидать понравившийся им дружный экипаж. Особенно щедрого кока.
Они прохаживались по палубе, заглядывали с любопытством в каюты и в столовую — посмотреть, чем питается дружная команда, но никогда не попрошайничали. И главным их местом была корма, где их подкармливал и пробовал кое-чему учить Борщик. Он даже подумывал, что сможет выступать в цирке в одной программе с Буруном — но только с антарктическими пингвинами.
Вот к ним-то и вышел в эту промозглую дождливую ночь добрый кок да вдруг увидел, как к борту подваливает какое-то судно, на палубу летит канат, через борт к его пингвинам переваливаются чьи-то громадные сапоги...
И перепуганный Борщик бросился в рубку с криком:
— Пи-и-раты! Пираты!
ИГЛУ, НИТКИ, ЛАНЦЕТ!
Теперь на корме, рядом с пингвинами и Петькиным, толкалась вся команда. И Борщик смущался: ничего себе, принять за пиратов бывших членов своего экипажа, да ещё встреченных среди океана! Он смущался, а Петькин с канистрой в руках старался убраться как можно подальше в темноту.