В школу пока не впускали. Толпа шумела и галдела. Пищали девчонки. Эрнешка показал мне круглый язык. Я плюнул ему на ботинки и хотел дать раза, да тут индюшкой закудахтала одна из бабушек, и я скрылся в толпе.
Вот на крыльцо вышла заведующая Клавдия Васильевна, худая женщина со впалыми глазами. Она строгая, в белой кофте, в длинной черной юбке. Шум затих. Начали выкликать по списку 1-й «А». Там меня не оказалось. Вот и 1-й «Б» построился, гуськом потянулся в школу. И там меня нет. Ушел Генка Пашков, с которым на сегодня у нас получилось негласное перемирие. «Неужели меня не приняли? Наверное, потому что мне нет еще восьми», — подумал я и так испугался, что ноги у меня задрожали. Я хотел уже кинуться домой, но тут стали выкликать 1-й «В» и где-то в середине назвали мою фамилию.
Я встал за мальчишкой в нахлобученной кепке, из-под которой, как ручки у тазика, торчали уши. Мы двинулись в двери, вверх по желтой новокрашеной лестнице с точеными перилами.
В школе пахло олифой и краской. Класс оказался большой, светлый, со скучно-голубыми стенами и высоким потолком. Ничего в классе не было, кроме парт, доски на ножках, портрета Ленина да еще таблицы с цифрами и крестиками. Кажется, такая таблица была на корке тетради. Верка все учила ее, и я тоже знал немного: «Пять у пять — двадцать пять, пять у восемь — сорок восемь», что ли…
Мы усаживались, шумели, спорили из-за парт, пока не вошла учительница.
Марье Васильевне Хмелевой было лет под семьдесят. У нее учился еще мой отец. Она высокая, прямая, с золотой брошкой на вороте белой кофты. О ее необыкновенной строгости и черствости ходили легенды. Отец говорил, что за малейшую провинность учительница ставила его к доске на целые дни, а Верка, например, рассказывала, что Марья Васильевна так громко стучит ногами на учеников, что в их нижнем классе с потолка сыплется мел.
Со страхом и любопытством смотрели мы на первую учительницу, пока она вызывала нас по журналу и пересаживала так, чтобы мальчик сидел с девочкой. Лицо учительницы и впрямь было неласковое и совсем не напоминало добрых тетей с открыток «1-е сентября». Лицо Марьи Васильевны, как я сейчас представляю, чем-то напоминало Ивана Грозного на знаменитой репинской картине.
Серые мутноватые глаза устало обводили нас, неподолгу задерживались на каждом. Руки были худы и жилисты. Нет, не понравилась мне учительница.
Соседкой моей, вместо брата Курицына, оказалась черненькая девочка Варя с приятным приподнятым носом и смородиновыми глазками. Она только раз косо и быстро взглянула на меня и отвернулась насовсем.
Марья Васильевна велела доставать тетрадки с карандашами, подошла к доске. Стали писать палочки.
Я старательно выводил их, вдавливая карандаш. Сравнивал с соседкой и был доволен: у нее получалось намного хуже.
— Эх ты, каких червяков пишешь! — не утерпел я.
— Эт-то кто?! Предупреждаю. На уроках не разговаривать. Чтоб муха пролетела — слышно…
Я испугался, смутился, снова принялся за свои палочки.
Варя писала, писала, вдруг уронила карандаш и заплакала.
— Что такое там?!
Варя молчала.
«Сейчас Марья Васильевна как поставит ее к доске», — со страхом подумал я.
— Встань! Перестань плакать! Сядь. Пиши снова, — сказала учительница.
Я думал, что соседка разревется еще сильнее, а она села, высморкалась в платочек и начала писать.
Самый маленький в классе, востроносый и похожий на мышонка мальчик в вельветовом костюме вдруг пошел к выходу.
— Черезов? Ку-у-да?
Мальчик смущенно отвернулся к стене.
— Куда ты? Сейчас же на место!
Мальчик стоял.
— Ну?!
— Я… по-маленькому хочу, — чуть слышно сказал он.
И тут забрякал звонок.
«Ха, и делов-то в этой школе», — подумал я, забирая свой пахучий клеенчатый портфель, и пошел из класса восвояси. Я был доволен, что школа так хорошо и скоро кончилась, и сейчас можно будет дома играть в солдатики, рассказывать бабушке, что как было, есть суп на кухне.
Я спустился по широкой лестнице, где взад и вперед сновали ребята. Направился к двери.
— Мальчик, ты почему с портфелем? Куда идешь? — остановила меня в дверях незнакомая толстая учительница с красной повязкой на рукаве.
— Я домой… — спокойно ответил я.
— Ты болен?
— Нет. Мне бабушка сказала, как прозвенит звонок, чтоб сразу домой:
— Ха… ха… ха… Ну и смешной же ты. Так ведь только первый урок кончился… Еще три урока будет. Понял? Ну-ка иди обратно. Сима, звони.
Придурковатая техничка Сима, которую знали в слободке все, забрякала медным звонком.