С охапкой сирени она бросилась через весь сад к стоявшему поодаль корпусу для мальчиков. Где находится комната Симона, она уже успела выяснить, хотя и не думала, что когда-нибудь ей придёт в голову его там навестить. То, что он вряд ли этому обрадуется, не вызывало у неё сомнений, но сейчас она едва сознавала, что делает - хотя и не было нигде слышно музыки, заставлявшей её забывать обо всём.
Сердце у Беатриче замерло лишь на мгновение, перед тем, как она дёрнула дверь и переступила через порог.
Симон сидел в дальнем углу комнаты на корточках, склонившись над чем-то... она не сумела разглядеть, над чем, так как он сразу же вскочил и загородил это собой. Судя по его виду, разозлился он не так сильно, как она ожидала - скорее, был очень удивлён. Комната у него была небольшая, но довольно захламлённая - немудрено, что ему было уютно на чердаке церкви.
- Вот! - объявила Беатриче, солнечно улыбаясь, и вывалила охапку сирени ему на кровать, потому что у неё уже не было сил держать огромный букет в руках, а вазы в обиталище Симона заметно не было. - Это тебе.
Он облизнул потрескавшиеся губы.
- Зачем? - спросил довольно хмуро.
Очевидно, ему хотелось добавить что-нибудь вроде "цветы - это только для девчонок", но он промолчал. Беатриче было весело. Она опустилась на постель рядом с наломанными ветвями и прилегла, опираясь локтем на подушку.
Наверное, будь это кто-нибудь другой, а не Симон, подобный жест выглядел бы недвусмысленным приглашением к действию, но Беатриче была уверена, что он даже прикоснуться к ней побоится, не то что... это.
Хотя полноте, да нравилась ли она ему вообще?!
Может, и нет; может, ему всего лишь было приятно играть в её присутствии музыку.
- Затем, что я дарю тебе кусочек лета, - объяснила она вслух. - Сохрани его в своём сердце, и доставай иногда, когда начнётся осень с темнотой и дождями. Я надеюсь, что он придаст тебе сил.
Произвели ли впечатление её слова, узнать не удалось - Симон знакомым образом повернулся к ней вполоборота, и вновь упавшая на глаза чёлка скрыла его лицо. Да, причёска у него была прежней, и потрёпанный тёмно-зелёный свитер вернулся на своё законное место, но Беатриче это не очень расстроило - в конце концов, таким он выглядел даже более привычным... родным.
Поулыбавшись спине Симона ещё какое-то время, она тихонько вышла из комнаты.
На следующий день ноги сами собой понесли её в танцевальный зал. Не то чтобы она всерьёз ждала, что он будет там - во всяком случае, уговорила себя, что совершенно не расстроится, если этого не произойдёт.
Но он там был.
Беатриче выдохнула, осторожно прикрывая за собой двери.
- И не жарко тебе в свитере? - спросила она весело. - Ты, Симон, прямо как ёлка! Зимой и летом одним цветом.
Он кинул в её сторону испепеляющий взгляд. Видимо, очень не любил шутки по поводу своего внешнего облика. Но Беатриче-то давно привыкла смеяться над своим...
Погрустнев, она опустилась на привычную скамейку. Он не ушёл, однако и играть в этот день не стал. Так они и сидели почти до вечера - молча, ничего не делая; ведь и Беатриче в этот раз позабыла взять с собой книгу.
Потом так же молча разошлись в разные стороны.
Вечером Беатриче долго сидела над своим шитьём, держа в опущенной руке иглу и не чувствуя в себе сил воткнуть её в золотисто-зелёную ткань. На следующий день ей совсем не хотелось куда-либо идти, но она преодолела себя и с чувством беспричинной злости бросилась в танцевальный зал.
Симон уже был там, видимо, с утра, и она ворвалась в разгар мелодии - торжествующе-отчаянной. Он так долбил по клавишам, что было удивительно, как это фортепиано до сих пор цело. Но Беатриче совсем не хотелось зажать уши.
- Как здорово! - крикнула она изо всех сил, чтобы он её услышал. - Ты знаешь, именно торжественности мне, наверное, и не хватало в твоей музыке.
Он с силой ударил кулаком по клавишам, прекращая играть, но раздавшийся при этом звук выглядел как продолжение мелодии.
- Я не могу ничего изменить в своей музыке, - сказал Симон некоторое время спустя. - Она рождается сама.
- Я знаю, - заметила Беатриче, хотя она никогда не пробовала ни на чём играть и подозревала, что у неё вообще не было слуха.
Некоторое время спустя Симон вновь опустил руки на клавиши фортепиано. Получившаяся мелодия оказалась спокойной, негромкой... После утренней встряски погрузиться в неё было приятно, как в волны озера.
И будто подчиняясь воле музыки, за окном начал накрапывать дождь. Капли тихо барабанили по крыше, падали с карнизов, подоконников и ветвей деревьев, разбиваясь о кирпичи, которыми были выложены аллеи; собирались внутри венчиков цветов, скатывались с ярких лепестков тигровых лилий, дрожали на склонившемся к земле листе ландыша.