В свою комнату Беатриче вернулась уже за полночь и, сорвав с себя платье, в первое мгновение хотела изорвать его в клочья. Потом швырнула его на постель и, упав лицом в золотисто-зелёный шёлковый ворох, зарыдала.
Неделю спустя, проходя по коридору мимо зала, которому вновь предстояло пустовать в течение двенадцати месяцев, и услышав звуки фортепианной мелодии, в первое мгновение Беатриче не поверила.
"Он, что, полагает, что я снова приду, и мы будем продолжать в том же духе ещё год?!" - с гневом и изумлением подумала она.
Однако совладать с собой всё-таки не смогла и бросилась в зал.
Замерев на пороге, она стояла и тяжело дышала, глядя в спину Симона, который сидел на своём привычном месте и играл спокойную, немного сумеречную мелодию. Ярость постепенно затихала в ней, уступая место печали.
"Он ведь, наверное, не знал, что я жду его там, - подумала Беатриче. - Он даже не видел, что я шью платье. Хотя мог бы и посмотреть..."
Она затворила двери и прошла на своё привычное место на скамейку. Опустившись на неё, сцепила руки в замок, обхватив колени, и долго смотрела в пол неподвижным взглядом.
Никто не был виноват в её обманутых ожиданиях и мечте, которая так и не сбылась... но так, как прежде, продолжаться уже не могло. Листья за окном падали и падали, устилая землю разноцветным ковром и обнажая ветви деревьев.
- Знаешь, Симон, я ведь теперь совершеннолетняя, - тихо заметила Беатриче немного погодя.
Тот ничего не ответил и не перестал играть, однако пальцы на клавишах фортепиано чуть дрогнули, и это отразилось на мелодии.
- Знаю, что многие продолжают жить здесь и повзрослев, - продолжала Беатриче. - Занятие им находится. И... может, это был бы неплохой вариант и для меня, я ведь толком ничего не умею делать. Жить не умею, что самое главное. Но мне всё же хотелось бы иначе.
На этот раз руки у Симона не дрожали, наоборот, он играл уверенно и громко, как будто желая сделать вид, что ничего не слышит.
- Я уйду.
Симон не переставал играть, словно ему и впрямь было абсолютно всё равно, что она говорит, но Беатриче уже немного научилась понимать его жесты, и неестественно выпрямленная спина подсказывала ей, что он вовсе не равнодушен.
Поразмыслив, она решила оставить его наедине с самим собой. Пусть он подумает над её словами... и, может быть, поймёт, почему она поступает так, почему это кажется ей лучшим решением.
На следующее утро она поднялась спозаранку и сразу же пошла в танцевальный зал, уверенная, что ей какое-то время придётся дожидаться Симона в одиночестве. Однако тот встал ещё раньше и уже был там.
Встретившая Беатриче мелодия показалась ей вызовом, хоть и была почти такой же, как прежде - а, может быть, именно поэтому.
"Ничего не изменилось, - как будто бы говорил ей Симон. - А если изменилось, то я не желаю этого замечать".
"Тогда мне придётся говорить обо всём прямо!" - мысленно ответила она.
- Симон, хоть ты и не желаешь слушать то, что я тебе говорю, я скажу, - произнесла Беатриче, заходя в зал. - Может, я и впрямь тебе совершенно безразлична, и для тебя не будет иметь значения, если я исчезну, но если это всё-таки не так, не обижайся на меня и не обвиняй. Я собираюсь уйти не потому, что сбегаю от тебя, а потому, что не хочу всю жизнь прожить так. У тебя есть хотя бы музыка, а у меня... я хочу найти что-то своё. Там.
Симон с силой захлопнул крышку фортепиано.
- Что тебе здесь спокойно не живётся! - рассерженно сказал он. - Как будто бы кто-то снаружи тебя ждёт! Ты там никому не нужна, как и любой отсюда! Вспомни о тех, кто бросил нас! Если уж для них мы не имели никакого значения, то чего ты собралась ждать от других?!
Это была самая длинная реплика из всех, что Симон когда-либо к ней обращал, и Беатриче, конечно, втайне надеялась, что его слова - когда он, наконец, начнёт с ней разговаривать - будут совсем другими. Но всё случилось так, как случилось.
- Нет, я уйду! - ответила она упрямо. - Я хочу понять, что за мир ждёт меня снаружи. Я хочу научиться в нём жить. Я попытаюсь разыскать моих родителей. Я хочу понять, кто я такая. Если ты хочешь остаться здесь, то милости прошу, я не собираюсь тебя уговаривать.
Симон молчал, только ссутулился ещё сильнее и низко наклонил голову.
Беатриче пришло в голову, что он, наверное, всё-таки видел в ней Прекрасную Даму - хотя бы отчасти. А теперь созданный образ вдребезги разбивался от более близкого соприкосновения с реальностью. Она была совсем не такой, как он себе представлял, глядя на неё только искоса. Но ей не хотелось больше поддерживать эту иллюзию, пусть в чём-то приятную для обоих.