Развал СССР сделал его состоятельным человеком. Сдерживаемый суровыми советскими законами, рынок наград буквально на глазах превратился в кормушку для многих тысяч людей, но, в свою очередь, на каждые несколько тысяч объявившихся старателей приходился лишь один человек уровня Новикова — со специфичными знаниями и налаженными каналами сбыта. В течение нескольких лет разрушенная держава теряла свои знаки доблести, они блестели на всех «блошиных» рынках Европы и Азии, плавились в специальных печах, оседали в банковских сейфах, и, хотя ажиотаж вокруг них последнее время изрядно поутих, Новиков знал, оставшихся на руках у населения хватило бы еще не на одно состояние.
Внезапное богатство, конечно, прибавило ему хлопот, но деньги для умной головы не большая обуза. Органы правопорядка, задобренные щедрыми подарками, оставили его в покое, а вор в законе Тихий после вечера, проведенного у историка, укатил домой с кругленькой суммой в кармане, оставив взамен заверение в предоставлении «крыши».
После всех этих коллизий преподавание в институте Новиков оставил, сохранив за собой лишь полставки консультанта. Он был убежденным холостяком, и молодые студенточки, приходящие к нему по поводу курсовых работ, нередко задерживались у него до утра. Историк был чудесным рассказчиком и галантным кавалером. Многим это нравилось.
Оставив машину на платной стоянке, Гаркавый и Скитович не спеша приближались к девятиэтажному панельному дому с табличкой «улица Мира, 74».
— Может, жулик какой? — Скитович был в своем репертуаре.
— Не думаю, — Гаркавый переложил завернутую в бумагу икону из руки в руку. — Антиквариат требует определенного культурного уровня. Скорее всего интеллектуал.
— Удивляюсь я твоей склонности к идеализации, — Скитович снисходительно улыбнулся. — О людях лучше думать плохо, чтобы потом не испытывать разочарования.
— Это мизантропия.
— Нет — это здравый смысл.
Сорок третья оказалась на втором этаже. Гаркавый нажал на кнопку звонка и подставил лицо «глазку».
— Открытость располагает, — пояснил он.
За дверью послышались шаги. Приятели приосанились.
— Вам кого? — послышался приглушенный голос.
— Николай Васильевич дома? — громко осведомился Гаркавый.
— По какому делу? — поинтересовался голос.
— Нам Олег Поздняков порекомендовал…
Щелкнул дверной замок, и дверь бесшумно отворилась:
— Входите.
Приятели по очереди проскользнули в квартиру.
— Мы хотели бы предложить вам кое-какие вещи, — начал Гаркавый с порога, — Олег говорил, что вы этим интересуетесь…
— Что ж, — хозяин, хотя и сиял лысиной, выглядел моложаво, — я действительно интересуюсь определенного рода предметами, и если у вас то, что мне нужно, то нам есть о чем поговорить.
Гаркавый развернул икону и протянул мужчине.
— Вот.
— Посмотрим, — тот повертел в руках потемневший от времени образ. — Надеюсь, вы не в антикварном магазине купили эту икону?
— Нет, что вы, — поспешно заверил Гаркавый.
— Тогда пройдите, — мужчина широким жестом пригласил их в гостиную. — Новиков Николай Васильевич, — представился он, как только они очутились в просторной, с необычным интерьером комнате. Огромные напольные часы с массивными бронзовыми гирями, черная посудная горка с гранеными стеклами и изящной фурнитурой, два ряда икон на стене и многое другое придавали комнате особую, патриархально-торжественную атмосферу.
— Сергей, Дмитрий, — представились приятели.
— Прошу вас присаживаться, — Новиков взглядом указал на черный кожаный диван. — Предупреждаю сразу, краденые вещи я не покупаю, — он изучающе посмотрел на гостей, — и это — не поза, а принцип.
— В общем-то, мы ее купили, — торопливо заверил Гаркавый, — и, как вы догадываетесь, не в антикварном магазине.
— Верю, — Новиков провел рукой по иконе. — Вы хотите продать эту вещь?
— Да, — в один голос подтвердили приятели.
— Что ж, — хозяин подошел к «горке», — но для начала мы ее немного освежим. — Он открыл одну из дверок и извлек небольшой пузырек с вязкой желтой жидкостью. — Оливковое масло, — пояснил антиквар, — легкое косметическое средство для икон, не требующих реставрации.
Он смочил маслом тампон и легкими круговыми движениями протер живописный слой. Краски на иконе ожили, заиграли в лучах падающего от окна света, открывая взгляду не просматривавшиеся ранее тончайшие мазки кисти иконописца.
— Уже получше, — одобрил он и внимательно осмотрел образ. — Вряд ли смогу вас обрадовать: церковная живопись конца девятнадцатого века, сюжет распространенный — поясное изображение Ильи-пророка с мечом и свитком в руках; без оклада, ковчега и левкасного грунта… Ширпотреб, если можно так выразиться. Художественной ценности не представляет, и все, что я могу вам предложить за нее, — это пятьдесят долларов.